Северная страна

Чуть позже в клинике было принято решение организовать встречу для всех желающих. На нее пришли те, кто переживал из-за случившегося, те, кто хотел переживать и кому было просто любопытно. Она проходила в основном зале центрального здания, там, где мраморным был, не только пол, но даже стены и потолок. Там, где людей величественно встречали четыре круглые колоны, а по бокам – золотистые диваны. У каждого дивана стоял стеклянный позолоченный столик квадратной формы с фарфоровой египетской кошкой в центре.

На экстренной встрече присутствовали корреспонденты и фотографы, наспех найденные в Мирабель. С верхних этажей были спущены лучшие стулья. Всё, тем холодным апрельским вечером, делалось для того, чтобы Директор мог показать общественности своевременную работу, проведенную с пациентами.

Прежде чем началась официальная часть, в тишине огромного мраморного зала слышалось только легкое всхлипывание некоторых пациентов и громкое урчание голодных желудков. Половина второго и пятого корпуса, а именно те, кто был частичным свидетелем смерти Эммы, от ужина отказались.

А на завтра ведь никто и не вспомнит о ней, расстроено думала Констанция, покусывая воротник растянутого на ней коричневого свитера. Все будут искать себя в местной газете, и пересказывать случившееся, не стесняясь приукрашивать событие. Она сидела в самом дальнем углу позади золотого дивана. Огромные входные двери с металлическими ручками не двигались. Напольные часы пробили одиннадцать. Безучастные лица присутствующих, их равнодушные вздохи наполняли мраморный зал, отравляя воздух. Констанция наблюдала за входной дверью, надеясь на увидеть Эрика. Несмотря на всю унизительность этой встречи, она верила, что оно могло принести кому-то пользу. Через четверть часа занудной речи директора, и следующего за ним монолога доктора Швита о психической патологии и суициде, Констанция решила уйти. Она накинула пальто, еще раз прошлась по залу глазами и вышла.

На территории клиники царила мертвая тишина. Исчезли охранники. В тусклом мерцании фонарей Констанция могла разглядеть лишь свои белые лакированные туфли, и исчезающие от соприкосновения с ними снежинки. Она сделала еще пару шагов, прежде чем сесть на зеленую скамейку у дерева, где еще пять часов назад висело тело Эммы. Реабилитационная клиника ВИК стояла на холме, окруженная двухметровой стеной, находящейся под постоянным напряжением. Но даже она не могла скрыть его манящую красоту огней города Мирабель.

5

До того, как попасть в клинику, Эмма жила в этом городе, она знала его наизусть. Он был тем, кто подарил ей мечты, и кто разбил ее юношеские надежды.

Жизнь в нем всегда летела со стремительной скоростью. Там не было счета времени, часов, дней и недель. Горожане засыпали с восходом солнца, и просыпались к закату. Компании, люди, толпы. Не запоминались лица, имена, характеры. Марихуана, алкоголь, табак. Влюбленность, зависть, ревность, секс, ссоры и драки. Страны, города, континенты – все смешивалось в этом городе. Разные устои, традиции, взгляды. Отношение к жизни. Отношения в жизни. Все выливалось в общий котел и растворялось. Никто не разбирал, что к чему, что надо или не надо – все просто брали и потребляли.

Пустота. Пустота, как зияющая дыра. Стоило Эмме поднять голову как начинало болеть в груди. Было пусто и больно. Чем чаще, такие же, как и она, пытались вылезти из этого хаоса, тем сложнее им было. Брошенная ими же леска с наживкой, прочно удерживала сейчас всех в этом месте. Жизнь походила за сумасшедший забег – туда-сюда – из котла в котел. Горожане из последних сил искали уголок спокойствия, пропадали в социальных сетях, в алкоголе, марихуане, в толпе, в постоянно сменяющих друг друга людях. Они пытались прикрыть ноющую дыру и как-то себя успокоить.

Город напоминал огромную клетку в зоопарке. Одни привыкли жить по установленным правилам, и не думать. Жить, и гадить, где живешь, тоже привыкли. Для них эта огромная клетка была свободой. Они с радостью забывали человеческие ценности и следовали зову своей гнилой души. Другие сходили там с ума и поступали, так как поступали. Возможно, это теснота делала их такими. Возможно, они хотели свободы. Мало кто справлялся с таким ритмом и образом жизни. Горожане круглый год устраивали бессмысленные карнавалы, смотрины, корриды. Они желали зрелищ, по окончанию которых стремились только к удовлетворению своих животных потребностей. Эмма одевала свою лучшую броню, желая слиться с окружающими и не потерять себя. Но в какой-то момент она сдалась, у нее не было больше сил бежать столь бессмысленный марафон – она растеряла себя по дороге. Ей было больно от поступков других, но свои поступки ранили не меньше. Горечь от происходящего образовывала осадок, заполняя пустоту, которая поглощала своего хозяина без остатка.