Северная война. От Головчино до Полтавы

— Всех лошадей — под нож. Самим занять свои позиции. Через час армия начинает эвакуацию морем. И вам, доблестным саксонцам, приказано прикрывать эвакуацию! Вы последние взойдете на корабли. И если кто из вас славно погибнет во славу своего короля, тот окажется на небесах. А на земле ваши матери и жены получат от короля столько денег, что они будут молиться за ваши души каждое утро, каждые день и вечер. Ваша смерть станет залогом их сытой и спокойной жизни! — вот что услышали выстроившиеся в ряд саксонцы.

И огорчила их не весть о славной смерти (они — солдаты, и их долг — славно погибнуть и воскреснуть), а то, что они вот сейчас должны убить лошадей.

— Не рассуждать! — отвечали капрал. — Многотысячная армия московитов подходит к нашему лагерю. Мы не можем забрать наших лошадей, но и отдать их в руки врага мы не можем. Пусть лучше наши лошади погибнут от наших ножей, чем будут служить против нашего короля.

Приказ был отдан. И началась резня.

Шесть тысяч боевых и тягловых лошадей, которых берегли и любили, кормили и чистили добросовестные и послушные саксонцы, стояли и мирно ржали, видя своих хозяев, что подходили к ним, обнимали, трепали гриву, заглядывали в глаза, целовали лошадиные морды и умелым ударом пробивали лошадиные сердца — без размышлений и сантиментов. Приказы эти верные своему новому королю солдаты не привыкли обсуждать.

Но что заставило шведского генерала отдать такой приказ?

Что подвигло его на такую почти паническую эвакуацию?

* * *

Днем ранее, на рассвете, конный разъезд с секретным донесением вышел за стены Санкт-Петербурга и рысью направился к кавалерийскому полку, что стоял недалеко от шведского лагеря и раздражал шведов своим бодрым бездействием. Не вступая в открытый бой, полк под началом генерала Фразера давящей тенью падал на небольшие шведские отряды, что выходили из лагеря на поиски хоть какого-то провианта, хоть какой-нибудь еды, и бил эти оголодавшие отряды.

Разъезд неожиданно наткнулся на один из таких поисковых отрядов и, несмотря на свою малочисленность, вступил в неравный бой. Сделав пару выстрелов и получив пару выстрелов в ответ, разъезд позорно бежал, по дороге теряя какой-то пакет. Он был замечен, поднят и доставлен лично в руки Любекера: русский адмирал Апраксин секретно сообщал Фразеру, что сейчас выдвинется к нему на подмогу с прибывшим пятидесятитысячным войском, и общими силами шведы будут разгромлены.

Как это известие обрадовало шведского генерала! Он и сам не чаял, под каким предлогом ему покинуть эту сырую и болотистую Ингерманландию, на землях которой русский царь построил этот неприступный город. А тут такой секретный пакет! Немедля Любекер посылает шлюпку к флотилии Анкинштерна с донесением о срочной эвакуации солдат, и к своему донесению прикладывает перехваченный пакет.

Русская хитрость удалась. К полуострову, где шведы встали лагерем, и подошли корабли Анкинштерна.

По причине мелководья эвакуация могла проходить только на шлюпках. Отличная мишень для русских пушек, которые по приказу Апраксина и были выведены на полуостров.

Не было у Апраксина свежих пятидесяти тысяч солдат. Зато был свежий ум, который он не раз проявлял в сражениях. Атаковать двенадцатитысячный лагерь, укрепленный двумя редутами, — Апраксин не мог так рисковать. Потому адмирал ждал. Ждали приказа и артиллеристы.

И когда Копорская губа Финского залива покрылась шведскими шлюпками, когда на берегу осталось лишь пять батальонов и восемьсот прикрывавших отход саксонцев, вот тогда адмирал и сказал слово, которое так ждали артиллеристы: «Залпом, пли!»

— Ну что, Фёдор! Пли! — весело крикнул бомбардир молодому саксонцу, что уже навел пушку на редут и держал в руке зажженный фитиль.

После поражения при Головчине многие солдаты из полков князя Репнина, пока решалась судьба незадачливого князя, были разбросаны по разным полкам. Фридриха, сбитого шведским прикладом с редута, без памяти подобрали отступавшие к лесу русские солдаты. Неделю молодой саксонец ходил под себя кровью — до того силен оказался удар. Когда он встал на ноги, его и еще с десяток бомбардиров отправили под командование адмирала Апраксина. То, что Люберек шел к Санкт-Петербургу, Петр знал. И то, что у Апраксина не хватает толковых бомбардиров, также не было для него секретом. Фридрих показал себя как раз как толковый и меткий артиллерист. Потому, еще бледного и исхудавшего саксонского паренька, направили на защиту молодой столицы.

— Пли! — Только прозвучал приказ, Фридрих, которого солдаты на свой манер прозвали Фёдором, поднес фитиль к пушке.

Дым еще не рассеялся, как прокатилось оглушительное «ура!» и двенадцать тысяч русских солдат бросились в атаку на редуты. А пушки — следом, и десятки ядер полетели на отчалившие от берега шлюпки!

— Давай, Федя! Давай! — подбадривали Фридриха, который вместе со всеми подкатывал пушку ближе к редутам.