Северная война

– Можно и подробнее. Дуболомы приличные – сотрудники мои. Уроды и морды. Они же не могут просто поговорить с человеком. Первым делом клиента вздергивают на дыбу, потом кнутом шкуру старательно обдирают и только после этого начинают вопросы задавать… С одной стороны, дикость страшная. А с другой, отцами так заведено нашими, дедами… Короче говоря, умер старый Фельтен, так и не услышав ни одного вопроса. Ладно, Петру Алексеевичу я потом объясню все лично, при встрече. Повинюсь, он меня и простит, не в первый раз. Жалко только, что мы так и не узнаем теперь правды – про эти меренги, рецепты и яйца несвежие… Ладно, охранитель, будем считать, что между нами, верными слугами царскими, больше нет никаких разногласий. Ведь так?

Егор на словах согласился с князем-кесарем, а вот на душе по-прежнему скребли кошки: больно уж холодными и колючими оставались глаза Ромодановского на протяжении всего этого разговора…

Полторы недели потратил Егор на строгую ревизию своей охранной Службы: подробно и вдумчиво беседовал с сотрудниками, проводил разные тесты и экзамены, раздавал выговора и поощрения. В конце концов, остался доволен: крепкая такая получилась Служба, справная.

А потом и Санька подъехала с детьми, навалились новые заботы – предпраздничные: елки наряжать, запасаться продуктовыми и хмельными деликатесами, доставать китайские «потешные огни», которые сразу после строгого царского Указа стали серьезным дефицитом…

Иван Артемович Бровкин – тесть любимый – подмял под себя всю елочную торговлю на Москве, пригнав из своих деревенек – ярославских да новгородских – многие сотни крестьянских подвод с лесными красавицами да шикарными еловыми и сосновыми лапами, щедро усыпанными шишками.

– Все вам, папенька, неймется! – непонимающе качала головой Санька. – У вас же и так денег – куры не клюют. Разве на этих елках и шишках можно нажить серьезные барыши?

– Ничего ты, доченька любимая, не понимаешь в настоящей коммерции! – лукаво хмыкал Иван Артемович. – Не в деньгах вопрос, а в уважении. Царь только единое слово замолвил, а уже все и исполнено. Вот в чем дело! Понимаешь? Спросит царь, мол: «Кто это всю Москву елками завалил?» А ему и ответят: «Бровкин Иван Артемович, купчина первостатейный!» Подумает про себя царь: «Дельный человек – этот Бровкин! Такому все что угодно можно поручить, никогда не подведет. Правильно, что он сидит на воинских припасах да на хлебной торговле с турками…» Вот примерно так я рассуждаю. Об имени добром, купеческом – заботиться надо всегда и везде. Имя безупречное – залог успешной и прибыльной торговли!

Первого января Петр провел по Красной площади – под громкий бой барабанов – с добрый десяток пеших и конных полков, одетых в парадные мундиры. После этого наступила очередь артиллерии: более двухсот пятидесяти орудий, загодя стянутые к Кремлю, учинили дружную и оглушительную пальбу (холостыми и «потешными» зарядами), которая потом регулярно возобновлялась на протяжении шести дней. Пушкам вторили многочисленные фейерверки, запускаемые из всех зажиточных дворов, а также беспорядочная стрельба из мушкетов и ружей – из дворов попроще. Шесть суток гуляла Белокаменная Москва – как сумасшедшая. Народ радовался и громко приветствовал новый славный обычай…

Царь, счастливо и довольно улыбаясь, везде и всюду появлялся под ручку с Екатериной, которая уже приняла православие и тоже лучилась от умиротворения и счастья. Девушка была вся – с ног до головы – увешана немыслимым количеством ювелирных украшений, сияющих и сверкающих всевозможными каменьями и самоцветами. Приятно и радостно было смотреть на эту влюбленную и гармоничную парочку, ничего не скажешь.

А вот Егору вся эта новогодняя канитель совершенно не нравилась: приходилось делать массу бестолковых визитов, принимать у себя в доме бесконечную вереницу гостей. Положение обязывало: необходимо было «выглядеть» достойно, «соответствовать» своим многочисленным высоким должностям. Постоянная – пять раз на дню – смена одежды, противная тяжесть в желудке – от жирной и сытной пищи, не проходящая головная боль – от регулярного потребления хмельных напитков. Самое обидное, что было и «не сачкануть»: его всегда усаживали на самые почетные места – у всех на виду, чаши и чарки наливали – до самых краев…

На седьмое утро многочисленные глашатаи громко и торжественно объявили – на московских улицах и площадях – о незамедлительном прекращении веселых празднеств и начале серых рабочих буден. Всем ослушавшимся были щедро обещаны: батоги, вырванные ноздри, бессрочная сибирская каторга, прочие – милости…

После завтрака в ворота Егорова дома решительно и настойчиво постучался царский гонец, передал светло-коричневый конверт. В письме Петр приказывал Егору незамедлительно и спешно явиться на расширенный Высший Государственный совет. Саньке – как главной милосердной сестре – также предписывалось почтить своим присутствием сие важное мероприятие.

Глава шестнадцатая Старинная сокровищница и странное пророчество