Северные архивы. Роман. С фр.

няя боль слишком глубоко, превращает ее в

отравляющий нас яд. Человек, написавший эти

строки, умел не только ловко орудовать кистью.

Четыре года спустя, вернувшись после поездки

и большой работы из-за границы, художник воз­

обновил отношения с семьей покойной жены.

Примерно в это время он написал портрет старого

1 Но есть вещи, которые скорее находятся вне пороков,

нежели относятся к добродетелям ( лат. ) . Здесь автор пись­

ма перефразирует Тацита: «Он (Гальба) скорее не имел

пороков, чем обладал добродетелями» («Magis extra vitia,

quam cum virtutibus»).

97

7-1868

доктора Брандта, малиновые щеки ученого застав­

ляют предположить, что он так же хорошо разби­

рался во французских винах, как и в греческой и

латинской грамматиках. В доме Фаурментов Ру­

бенс вновь встретился с обеими Клер, сестрой по­

койной и ее племянницей, еще ребенком. Прошло

время, и маленькая Елена перешагнула границу

между детством и юностью. Рубенс женился на

ней в декабре 1 6 3 0 года, когда ей было шестнад­

цать. 37 лет разницы между мужем и женой в то

время никого не удивляли, да, пожалуй, и в

иное — тоже, за исключением нашего. На сей раз

художник не написал автопортрета с супругой. «Я

решил снова жениться, не будучи расположен к

суровой холостяцкой жизни. Я подумал, что, если

справедливо отдавать предпочтение умерщвлению

плоти, мы с благодарностью пользуемся дозволен­

ным наслаждением». Он добавляет, что все сове­

товали ему соединиться с благородной дамой,

разумеется, в годах, но ему показалось слишком

тяжело «потерять драгоценное сокровище свобо­

ды в обмен на поцелуи старухи». Подобно Антею,

который вновь обретал силы, коснувшись земли,

Рубенс обретает молодость в постели Елены.

В последние десять лет жизнь художника все

больше ограничивается его великолепным особня­

ком, Еленой, домашними буднями, которые благо­

даря мастерской, населенной богами, напрямую

соприкасаются с мифологией. День начинается с

мессы, она занимает в его жизни то же место, что

и картины на религиозные сюжеты в живописи —

не больше и не меньше. Затем, пока он работает,

98

один из учеников читает ему Тацита или Сенеку,

а по вечерам, отдыхая, он совершает прогулки

верхом вдоль Эско, и этот любитель небес, несом­

ненно, наслаждается красками заходящего в тума­

не красного солнца. Потом наступает время

ужина — обильного, но без излишеств, и бесед с

некоторыми обладателями серьезных, чуть тяже­

ловесных умов, которыми славится город. Закан­

чивается день почти мифическими страстями в

супружеской постели.

Как не разглядеть в этой рутине, где все — по­

рядок, роскошь, покой и сладострастие — осто­

рожный выбор человека, который хочет, чтобы

семейная жизнь обеспечила ему доступ к удо­

вольствиям, узаконивая их, и позволила взору и

духу свободно обратиться к главному? В жизни

его, однако, было не меньше огня, чем в иных

судьбах, насыщенных страстями и тайнами: очаг

порою таит в себе пожар. Но конец приближает­

ся: последние годы Рубенса заставляют вспомнить

о Ренуаре *, другом счастливом художнике. Рука,

пораженная ревматизмом, отказывается писать. В

1640 году, в возрасте двадцати шести лет, Елена

становится вдовой. Она вновь выйдет замуж за

дворянина, аккредитованного, как и ее первый

муж, при испанском дворе. Для нас она интересна

только как жена Рубенса.

На одном из последних полотен мэтра, «Суд

Париса», она одновременно Венера и Юнона, два

изображения обнаженной плоти соперничают

между собой. На других картинах ее юное чувст­

венное лицо служит моделью для Богоматери и

99

7*

святых. В парке маленького замка Стен, недавно

купленного художником, она предстает перед на­

ми в парадном туалете; перед итальянским павиль­

оном в саду своего городского дома она смотрит,

как служанка бросает зерна павлинам. Сидя под

аркой, очаровательная, в нарядном платье, она ка­

сается широкой юбкой одного из знаменитых се­

мейных ковров. Среди всех этих полотен только

одно не дает нам покоя — обнаженная «Елена

Фаурмент» из Венского музея, но по причинам

скорее художественного, нежели эротического

свойства. Многие художники писали своих ж е н и

любовниц нагими, но мифологические сюжет и

декор (как это часто бывало у самого Рубенса) де­

лали из них заурядных богинь Олимпа. У мастеров

рисунка идеальная линия, замыкая в себе обна­

женное тело, тем самым как бы одевала его. На

сей раз речь идет не столько о теле, сколько о

плоти. Эта женщина с горячей, влажной кожей,

кажется, только что вышла из ванной или алькова.

Заслышав стук в дверь, она набросила на плечи

первую попавшуюся под руку одежду, благодаря

мастерству художника в ее жесте отсутствует

всякая пошлая или игривая стыдливость. Нужно

посмотреть на картину раз двадцать и сыграть в

старую игру, состоящую в том, чтобы в каждом

произведении искусства отыскивать вечные моти­

вы, тогда только можно заметить, что положение

рук — почти то же самое, что у Венеры Медицей-

ской, но в этом цветущем теле нет ничего мрамор-

но-классического. Мех, в который кутается Елена,

не может скрыть ее пышные формы и придает ей

100

вид мифологической медведицы. Слегка утратив­

шие упругость и похожие на тыквы груди, склад­