Северные архивы. Роман. С фр.

ских рвах, Чиано *, застреленный в кресле, рим­

ский диктатор и его любовница, повешенные вниз

головой в гараже. Все бы ничего, если бы беспоря­

док, на сей раз необратимый, не продолжался и не

было бы Венеции, разъедаемой химическими вы­

бросами, Флоренции, подтачиваемой эрозией, про­

тив которой никто не борется, восьмидесяти

миллионов перелетных птиц, которых ежегодно

убивают бравые итальянские охотники (десять

штук на человека, не так уж и страшно), не было бы

загубленной сельской местности вокруг Милана,

ставшей воспоминанием, вилл актрис на Аппиевой

дороге *, «городков искусства», превратившихся в

декорации среди бесплодных промышленных зон с

их каторжной работой и пыльными человеческими

муравейниками. Я знаю, что итоги развития других

стран весьма схожи, но плакать от этого хочется не

меньше.

Вернемся к Мишелю Шарлю. Тридцать лет

спустя он говорил сыну, что благодаря разумной

экономии ему удалось прожить в чарующей Ита-

162

лии почти три года. На самом деле он пробыл там

около десяти месяцев, оставшуюся ж е , куда мень­

шую часть времени он провел в швейцарских го­

рах и немецких университетах. Но д а ж е если

предположить, что мой отец ничего не преувели­

чил, подобная ошибка показывает, до какой сте­

пени пребывание Мишеля Шарля в Италии,

которую ему не суждено было больше увидеть,

стало для него временем свободы и как быстро

оно переместилось в область мифического, без

всякой связи с датами календаря. В подобных слу­

чаях нам всем свойственно ошибаться: нам всегда

кажется, что мы долго прожили там, где жизнь

наша была насыщенна. «Пятнадцать лет, проведен­

ных мной в армии, промелькнули быстрее, чем од­

но утро в Афинах», — заставила я сказать

Адриана, повествующего о своей жизни. Именно

для того, чтобы вновь насладиться наедине с со­

бой несколькими итальянскими утрами, раздоса­

дованный муж, несчастный или разочаровавшийся

отец, чиновник Второй империи, отправленный

Республикой в отставку, больной, знавший, что

дни его сочтены, и, быть может, не слишком хо­

тевший продлевать их, переписал мелким, тонким,

ныне почти выцветшим почерком эти заурядные

письма, сиявшие для него огнем воспоминаний.

* * *

Один эпизод из путешествия в Сицилию заслу­

живает особого упоминания. Пережив событие,

потрясшее его до глубины души, Мишель Шарль,

163

11*

не выходя за жесткие рамки своего несколько

плоского реализма, сумел в виде исключения до­

стичь цели, которую ставит перед собой любой

писатель: передать свои ощущения так, что их не­

возможно забыть. Речь идет о восхождении на

Этну. Мы видели, как в Версале ему пришлось

столкнуться с огнем и угрозой смерти, на сей раз

он вступил в борьбу с заснеженными склонами вул­

кана, где его подстерегала смерть более коварная —

от истощения.

Мишель Шарль отправился в путь верхом на

муле около девяти часов вечера, на пороге ветре­

ной, холодной ночи, в сопровождении пастухов и

погонщиков мулов, привычных к горам. Первые

часы были мучительны, они пробирались сквозь

заросли каштанов, защищавших от ветра, но усу­

гублявших ночной мрак. Я всего два или три раза

в жизни участвовала в Греции в таких ночных

подъемах, когда идешь гуськом по тропинке, об­

саженной деревьями, и прежние растения-велика­

ны, ставшие в этих некогда лесистых местах

чахлыми и кривыми, в темноте вдруг вновь обре­

тают грозную мощь. Мишель Шарль, натура мало­

поэтическая или по крайней мере не способная

выразить поэтические чувства, между тем ощутил,

как всякий в подобном случае, что человек, едва

освободившись от привычной рутины и столкнув­

шись с ночью и одиночеством, представляет со­

бою песчинку или, точнее, ничто. Вспомнил ли он

об Эмпедокле ? Надеюсь, что нет, ибо он, разу­

меется, не читал великолепные фрагменты, раз­

бросанные в двух-трех десятках античных

164

сочинений, membra disjecta 1 одного из редчайших

текстов, объединивших Грецию и Индию в виде­

нии природы вещей. Мишель Шарль не услышал ни

незабываемой жалобы души, увязшей в земном бо­

лоте, ни голоса в ночи, позвавшего, как говорят, фи­

лософа в другой мир. Все, что он, должно быть, знал

об Эмпедокле, — это история его mors ignea 2, све­

денная, как обычно, к самой низменной версии и

объясняемая тщеславием человека, желавшего при­

дать своей кончине чудодейственный характер. Ми­

шель Шарль меж тем идет по его следам, как идет,

сам того не зная, и по следам Адриана, когда тот

был могуществен, любим, переполнен проектами и

мечтами, находился в расцвете лет и еще только

взбирался на вершину своей судьбы.

По выходе из леса начинается полоса льда и

снега. Далеко позади остается лесная хижина, где

они немного отдохнули. Терпеливые мулы с тру­

дом продвигаются вперед, они скользят, падают,

вновь поднимаются, увязают по самое брюхо. По­

гонщики велят молодым иностранцам бить живот­

ных не жалея и яростно кричат, понукая их. Ночь

наполняется свистом кнутов, фырканьем и крика­

ми. Мулы только вязнут глубже и ложатся в снег.

В конце концов сами погонщики отказываются от

намерения заставить животных повиноваться. Мо­

лодые люди спешиваются, освобожденных от гру­

за мулов их суровые хозяева отводят в лесной

шалаш, который путешественники едва миновали.