В финской историографии благодаря работам Габриеля Рейна (Gabriel Rein
; 1800–1867) утвердилось мнение, что крестовый поход на Неву организовал и возглавил епископ Томас, первый успешный предстоятель финской церкви, о котором мы уже упоминали в связи с походами еми в 1227–1228 гг.[764] Исследователь основывался на мнении, согласно которому в период правления короля Эрика XI Эрикссона (Eiríkr Eiríksson; 1216–1250; король в 1222–1229, 1234–1250 гг.) затяжная внутренняя междоусобица в Швеции не позволяла совершать дальние походы за пределы страны. С другой стороны, молодая колония в Финляндии была крайне заинтересована в расширении своей власти и, особенно, в борьбе с Русью[765]. Кроме того, в русской летописи среди участников упоминаются все финские племена — сумь и емь. В период национального подъема в Финляндии на рубеже XIX–XX вв. гипотеза Рейна получила широкое признание[766]. Вплоть до наших дней в историографии встречается наименование шведского вторжения на Неву в 1240 г. как «поход епископа Томаса». Политическая подоплека этой концепции очевидна — молодое финское государство хотело демонстрировать «вековую борьбу» с русскими соседями, агрессорами и оккупантами[767]. Исторической критики предположения Рейна не выдерживают. При короле Эрике междоусобица бушевала не все правление, а прежде всего в 1229–1234 и 1247–1248 гг. В 1249 г. правитель королевства организовал — и это фиксируется уже зарубежными источниками — крестовый поход на тавастов, то есть далекий поход за пределы Швеции. Сама финская колония была настолько слаба, что епископ Томас вынужден был бежать из нее на Готланд (в Висбю) в 1245 г. «из страха перед карелами и русскими»[768]. Никакой крупной военной операции шведские колонисты в Финляндии организовать не могли: они только писали в метрополию бесконечные жалобы о притеснениях язычников[769]. Сама формулировка русской летописи говорит о том, что во главе большого (!) шведского (!) войска стоял «князь», которого лишь сопровождали епископы, среди которых, конечно, мог быть и епископ Томас[770].В русской, а затем и западной (прежде всего, шведской) историографии со времен Н. М. Карамзина сложилось почти единое мнение, что князем, упомянутым в летописи в качестве шведского предводителя, был ярл Биргер Магнуссон (ок. 1210–1266), фактический глава шведского государства в середине XIII в.[771]
Это имя упоминается лишь в одном письменном источнике — «Рукописании Магнуша, короля Свейского», составленном в 1411–1413 гг. в Новгороде в качестве полемического манифеста и представляющего завещание, якобы написанное шведским королем Магнусом Эриксоном (Magnus Eriksson; 1316–1374; король в 1319–1363 гг., формально до 1371 г.), в котором он предостерегает потомков от нападений на Русь[772].В русской летописи Магнус упоминается впервые в 1323 г., когда подписал с московским князем Юрием Даниловичем Ореховецкий договор[773]
. В 1348 г. король нарушил мир и напал на Новгород, чему предшествовало его требование произвести публичный спор о приоритете католической или православной веры. Шведские войска новгородцы отогнали, а в 1350 г. заключили новый мир[774]. Впоследствии Магнус в результате переворота был лишен трона и посажен в тюрьму. В русских источниках он запомнился нарушением ранее заключенного Ореховецкого договора и организацией неудачного похода 1348 г., а также агрессивной проповедью против православия. Его позднейшая трагическая судьба удачно укладывалась в формат наказания за посягательство на Восточную Церковь[775].В «Рукописании Магнуша» перечисляются неудачные шведские вторжения против Руси и говорится:
«Первее сего поднялся князь (местерь) Белгерь и вшел в Неву,
И срете его князъ Александръ на Ижере реце, самого прогна, а полки поби»
[776].