Северные крестоносцы. Русь в борьбе за сферы влияния в Восточной Прибалтике XII–XIII вв. Том 1

— вероятно, тем же утром, встретив князя Александра («потомъ скоро приеха князь Одександръ»),

— Пелгусий сообщил ему о благоприятном предзнаменовании («он же, видевъ князя Одександра радостныма очима, исповеда ему»),

— но Александр попросил его никому пока не рассказывать этого: «Сего не рци никому же»,

— и «оттоле потщався наехл» на «римляны» (то есть шведов) и «изби их»[755].

Ижорский старейшина, как считают многие исследователи, лицо историческое[756]. По крайней мере, имя его (в разных списках: Пелгусий, Пелгуй, Пелугий, Беглусич) явно прибалтийско-финского происхождения. Финское Pelgo (Pelkko) означает «исполненный страха (Божьего)», «богобоязненный». На родном языке оно должно было звучать «Пелконен» (Pelk, Palckon, Pelkorien, Pellkoinen)[757]. В Писцовой книге Водской пятины письма Дмитрия Васильевича Китаева и Никиты Семенова сына Губы Моклокова 7008 (1499/1500) г. в Корбосельском погосте на Карельском перешейке упоминается «деревня на Валгасари Пелкуево», а в Дудоровском южнее Невского устья — «деревня Пелгуево» и «деревня другое Пелгуево»[758]. Можно предположить происхождение названий этих поселений от Пелгусия, который, очевидно, принадлежал к местной племенной знати, союз с которой стал важнейшим фактором, обеспечившим победу Александра Ярославича над шведами[759]. За десять лет до этого, в августе 1228 г., ижорцы, возможно, вместе с тем же старейшиной Пелгусием, громили вторгшихся тавастов (емь)[760]. Теперь они вновь оказывали военную помощь новгородцам. Ход изложения ЖАН указывает на то, что видение Пелгусия состоялось накануне невского сражения — в ночь с 14 на 15 июля 1240 г., то есть ижорцы входили в состав войск Александра Ярославича. Впоследствии они еще не раз будут оборонять Невское устье от интервентов[761].

Известия о том, что ижорцы еще не все были крещены, порождали миссионерский зуд в Европе. В 1240 г. на их обращение и покорение претендовали шведы, а в 1241 г. уже ливонцы. Если судить по посланию епископа Вик-Эзельского Генриха от 13 апреля 1241 г., то этот иерарх недавно получил от папы в церковную юрисдикцию земли между «Эстонией, уже крещенной» и Русью (Rutiam), а именно Водь, Нева, Ижора и Карела (Watlande, Nouve, Ingria et Carelae), «которые, как ожидается, примут веру Христову»[762]. В 1255 г. папа предоставил право назначать епископов в земли води, ижоры и карелов архиепископу Рижскому[763].

Все это позволяет заключить, что речь в 1240 г. не должна идти о рядовом грабительском набеге. Малозначимое на первый взгляд и даже не отмеченное в западных источниках шведское вторжение на Неву вполне могло приобрести катастрофическое значение для Новгорода. Подобную ситуацию мы наблюдали на рубеже XII–XIII вв. в низовьях Даугавы, когда беспечность и несвоевременная благожелательность полоцкого князя привела к отторжению крупных территорий, ранее подконтрольных Руси. Энергия Александра Ярославича, также считавшегося претендентом на полоцкий стол, не позволила реализовать «рижский проект» в устье Невы.

Закрепление на Неве позволяло шведам не только претендовать на колонизацию Карелии и Ижоры и контролировать торговое сообщение Новгорода с Западом, но также, а может быть, и прежде всего, создавало барьер в коммуникациях Руси и внутренних областей Финляндии — то есть тавастов (еми), которые, как отмечалось, к 1237 г. изгнали от себя католических проповедников. В этом отношении представляют интерес рассуждения об отправной точке шведского похода в 1240 г. и его руководителе.