Еще раздумывая о дальнейших планах на эстонско-ливонской границе, Ярослав узнал о событиях в Сакале, падении Вильянди и о предательстве местных жителей в отношении русских участников обороны. Гнев князя был безграничен. Из его эстонских сторонников, очевидно, именно сакальцы менее всего были заинтересованы в походе на Ревель. Во много крат более важной для них была Рига и в целом война против немцев. Выдав русских в Вильянди и сохранив себе жизнь, сакальцы растоптали плоды едва не достигнутой победы над крестоносцами. Они предали своего самого важного стратегического союзника в борьбе с немцами. Выбор был сделан. Ярослав повернул полки на север и прошел по Сакале огнем и мечом, мстя за повешенных рижанами соплеменников:
«Он сильно разгневался и, срывая гнев свой на сакальцах, сильно разорил область и перебил всех, кто уцелел от руки тевтонов и от бывшего в стране большого мора, но некоторые спаслись бегством в леса»[333]
.Это было первое и последнее разорение Сакалы новгородцами. Более никогда эта область не пыталась бороться с немцами и/или вступать в союз с русскими. Среди участников эстонского восстания произошел раскол. Сакальцы оказались в роли изгоев. Ярослав разорил Сакалу и вышел к Гервену, где к нему присоединились местное ополчение, а также воины из Виронии, Роталии и Эзеля, не считая уже состоявших под рукой угандийцев. Все вместе они осадили Ревель («датский замок Линданисе»):
«И пройдя со своим большим войском в Гервен, он созвал гервенцев, виронцев и варбольцев с эзельцами. И с ними со всеми он осадил датский замок Линданисе и четыре недели бился с датчанами, но не мог ни одолеть их, ни взять их замок, потому что в замке было много арбалетчиков, перебивших немало русских и эстов. Поэтому в конце концов король Суздальский, смутившись, возвратился со своим войском в Руссию. А было это большое войско и пытались они взять датский замок тевтонским способом, но сил не хватило. Так что, разорив и разграбив всю область, они вернулись в свою землю»[334]
.К концу сентября 1223 г. после месячной осады стало ясно, что Ревель (Колывань) русским и эстонским войскам не взять. Искусство осады и штурма было развито плохо, армия несла потери, приближалась зима. Войска Ярослава имели более чем колоритный состав: от горожан Переяславля Залесского и его округи до псковичей, новгородцев и отрядов пяти эстонских земель. Внутренние конфликты в среде осаждавших при таких условиях почти неизбежны. Новгородцы и суздальцы обычно не удалялись от своих домов столь далеко и так надолго. В какой-то момент должен был наступить кризис, когда они просто потребовали у князя завершить поход.
Ярослав вывел войска из Эстонии, но, приведя их в Новгород, на княжении не остался. Не подействовали и уговоры новгородцев. Вероятно, ссора под стенами Колывани была велика. Велика была и обида Ярослава за неудачу в осаде. Князь не захотел сохранять за собой стол:
«Новгородци же кланяхутся ему: Не ходи княже! Он же поиде по своеи воле»
[335].Ярослав забрал жену и детей и отправился в родной Переяславль. Однако он не забыл о едва приобретенных землях, прежде всего Уганди. Сюзеренитет над ними принадлежал Новгороду, откуда, судя по всему, и должно было осуществляться их управление. Была назначена и новая администрация. Русские владения в Эстонии определялись в качестве отдельного держания, предоставляемого Новгородом некоему удельному князю, становившемуся вассалом Новгорода[336]
. Таким князем и стал тот самый Вячко, который выполнял примерно те же функции в полоцком Кукенойсе на Даугаве. С 1222 г. Полоцк находился под контролем смоленских Ростиславичей, которые при захвате города заручились поддержкой именно Ярослава Всеволодовича. Судя по всему, и Вячко, удалившийся после захвата Кукенойса в Полоцк (1208 г.), теперь входил в окружение переяславского князя. Вероятно, Ярослав и рекомендовал новгородцам воспользоваться услугами старого специалиста.Осенью 1223 г. Вячко был назначен верховным правителем новгородских владений в Эстонии со столицей в старом Юрьеве (Дорпате). Теперь от его искусства администратора и судьи зависела судьба русской власти в регионе. Однако князь был более воином, нежели правителем, и, насколько можно заключить по сообщению Генриха Латвийского, основными своими функциями считал грабеж и сбор дани: