«В 8 часов 35 минут ушел производить метеорологические наблюдения на площадку по ту. сторону разводья. За время моего отсутствия Трешников, Яцун, Волович и Канаки обнаружили трещины, которые, разрезали льдину, где стоит основной лагерь, на две неравные части, причем на меньшей, параллельно одна другой, в расстоянии 2–5 м и проходили эти трещины, имея общее направление с севера на юг. Трещины пересекли лагерь как раз в центре, пройдя в 0,5 м от домика гидрологов, мимо кают-компании и продсклада под домик Воловича и Януна. Остальные трещины обнаружены были между кают-компанией и домиками вертолетчиков и аэрологов. Трещины не расширялись, но вплотную встал вопрос о прямой угрозе домикам и имуществу-станции…
…В 12 часов трещины в районе лагеря начало разводить. К этому времени поднялось все население поселка. Начали принимать меры к спасению и эвакуации приборов и имущества станции. Из наиболее угрожаемых участков имущество относилось в сторону. Под домик Воловича и Ядуна подложили деревянные брусья. Механики вертолета начали разогревать мотор, а Комаров — трактор. К 13 часам вертолет был готов к вылету. Личный состав до 16 часов занимался подготовкой к эвакуации домиков и имущества, в них находящегося, а затем, когда завели трактор, приступили к перевозке домиков в наиболее безопасное место льдины, на ее восточную часть. Работы по перебазированию грузов продолжались до 22 часов».
Скупы и лаконичны строки вахтенного журнала, в нем только фиксируются события в их хронологической последовательности. В действительности все происходило значительно тревожней и потребовало от коллектива напряжения всех физических и моральных сил.
На новом месте станция расположилась временно. Всем было ясно, что основательно устраиваться на обломке поля нельзя, а тем более рискованно оставить лагерь, разделенным на две части. Весь декабрь разводье, разъединявшее лагерь на две части, то замерзало, то снова взламывалось и торосилось. Кромка льда постепенно разрушалась и приближалась к нашим площадкам наблюдений. Одновременно рос вал торошения. Это были особенно тревожные дни. «Заречники», как мы называли жителей второй половины льдины, не всегда имели возможность добраться к нам в часы завтрака, обеда и ужина. Разводье, что называется, «дышало», то сходясь, то расходясь. На нем все время трескался и торосился молодой лед, и не всегда даже при помощи досок можно было перебраться через эти трещины.
Иногда огоньки лагеря «заречников» вдруг начинали уезжать куда-то в сторону, постепенно удаляясь и тускнея в дымке морозного воздуха. Это были продольные смещения льдин, и торошение на разводье в это время было особенно неприятным. Лед стонал, ревел, выл, как смертельно раненный зверь. С грохотом обламывались выступы льдин, обломки громоздились друг на друга, и было удивительно смотреть, как в луче электрического фонарика росли башни, пирамиды и фантастической формы ледяные замки. В эти беспокойные дни дежурный по лагерю почти не уходил с «улицы>, бдительно следя за ледовой обстановкой.
Но вот подвижки льда прекратились, разводье замерзло и, как нам показалось, достаточно надежно. Было принято решение готовить через него дорогу для трактора и приступить к перебазированию лагеря на основную часть поля. Рында пробила аврал — всеобщий выход на работу. Вскоре в темноте ночи замелькали огоньки фонариков, зазвенели лопаты, и цепочка людей потянулась к тому месту гряды торосов, где по предварительной разведке было намечено прокладывать дорогу. Трудно работать при морозе в 47 градусов, в темноте, освещаемой только неярким светом жаровни с соляркой и тонкими лучами ручных фонариков. Лед крепок, как сталь. А отдельные его глыбы кажутся неимоверно тяжелыми. Однако работа кипит, спорится, и гряда торосов расступается перед нашими усилиями. Через два дня упорного труда дорога была готова. Назавтра назначен переезд, и утомленные люди, проваливаясь в глубоком снегу, побрели к лагерю для подготовки грузов, — приборов и жилищ к переезду Все это время научные наблюдения не прекращались ни на минуту и проводились по обычной программе.