Северный крест

М., избраннѣйшій изъ избранныхъ, который не отступилъ ни на шагъ отъ сути своего бытія – борьбы съ судьбой, – принадлежитъ къ роду высшихъ людей, высшихъ не означаетъ «святыхъ» и часто означаетъ скорѣе обратное: плотянымъ пониманіе М. крайне затруднено. И, хотя бытіе его плещетъ виннокрасными брызгами, а самъ онъ – пламень, явленный именно въ годы войны, мы, однакожъ, далеки отъ мысли, что для М. смута и война были Свободою; также мы не можемъ утверждать, что онъ жилъ ими и только ими; хотя онъ – воитель, онъ не только и не столько воитель; степень его воинскихъ умѣній въ тѣхъ условіяхъ означала лишь степень его удачливости (на поляхъ сраженій) и авторитетности (для возставшихъ); впрочемъ, просверкивала въ воинскихъ умѣніяхъ его и его воля; въ иномъ случаѣ онъ былъ бы живымъ укоромъ «малымъ симъ», кои живого бы мѣста на нёмъ не оставили. Однакожъ ясно, что на мирномъ Критѣ было его душѣ и духу тѣсно и душно. Еще болѣе душно ему было на Востокѣ, откуда и былъ онъ родомъ. Потому двоящееся, шутливо-серьезное названіе всего цикла поэмъ (“Ex oriente lux”) надобно разумѣть должнымъ образомъ: Свѣтъ, грядущій съ Востока – не свѣтъ Востока, не Востокъ – Свѣтъ, но именно на Востокѣ – нѣкимъ чудеснымъ образомъ – есть тѣ немногіе, что суть Свѣтъ, ибо нездѣшнее и горнее лучитъ себя ими. Названіе – съ иной стороны – имѣетъ цѣлью также напомнить Западу, что солнце встаетъ всё жъ на востокѣ, а не на западѣ, какъ то ему бы хотѣлось. Напомнимъ читателю, что, по представленіямъ египтянъ, Западъ – страна мертвыхъ (ибо тамъ заходитъ солнце).

М. не только воитель, бытіе чье стоитъ подъ знакомъ боренія, но и мыслитель (хотя многія его мысли – личная вѣра его, онѣ порою – не болѣе эмбріоновъ мысли – то извиняемо почти довременнымъ временемъ) – за многіе, многіе вѣка, какъ первые мыслители появились, философъ до философіи, короче – словами Ницше – «непріятный безумецъ и опасный вопросительный знакъ». М. ставитъ вопросы, и, быть можетъ, его великое «Почему?» важнѣе, чѣмъ не слишкомъ удачные отвѣты позднихъ временъ. И не его вина, что ему не удалось перевести возстаніе въ русло достодолжное, претворивъ такимъ образомъ въ жизнь высокія, горнія свои чаянія. Онъ видитъ въ возстаніи средство, а не цѣль, и средство не для хлѣбовъ и зрѣлищъ, но для борьбы со зломъ; возстаніе должно было быть началомъ славныхъ его дѣлъ, но стало концомъ, но не исходомъ. И дѣло тутъ не въ отсутствіи союзниковъ, великихъ не числомъ, но качествомъ, но въ самой невозможности воплотить въ жизнь то, что выше жизни.

М. – не архетипъ героя, не неиндивидульный отражатель въ личной судьбѣ архетипа, но: первенецъ изъ обрѣтшихъ Я. И хотя мыслитъ онъ юно-страстно, бинарно…онъ мыслитъ, и потому онъ есть. И М. лишь внѣшне юнъ: юны едва ли не всѣ прочіе.

М. – не только великій воитель, упивающійся превеликими своими силами, берсеркъ до берсерковъ, священнобезумный, но и сакральный теомахъ, зачинающій героическій вѣкъ, разсвѣтъ котораго простирается отъ дѣяній Геракла вплоть до фиванскихъ походовъ и Троянской войны (еще въ вѣка шаманизма и силъ стихійныхъ, хтоническихъ). Богоборцами такъ или иначе, съ той или иной степенью искаженій, были и Иксіонъ, Танталъ, Сизифъ – вплоть до Орфея. Гераклъ, напротивъ, не богоборецъ – быкоборецъ. – М. – богоборецъ, прочіе – либо неудачники, либо быкоборцы.

М. – безумецъ, но покажите еще мнѣ генія, въ сердцѣ коего безуміе не свило бы себѣ гнѣздо?

М. – не только соль земли, но и соль неба.

М. – не тотъ, кто бѣжитъ отъ міра, времени и пространства, какъ бѣгутъ неудачники всѣхъ мастей, но мiръ, время и пространство бѣгутъ его.

М. – чужеземецъ. Посланникъ. Вѣстникъ.

М. – мученикъ Свободы и сынъ Вѣчности, священно-безумный.

М., однако, не роботъ и не механизмъ: онъ живой человѣкъ, чувствующій и страдающій; помимо измѣренія сверхчеловѣческаго, онъ имѣетъ вполнѣ человѣческое: развѣ не трогательны отношенія его съ Дѣвою? Вмѣстѣ съ тѣмъ, всѣ срѣзы и слои бытія его – неземные, часто анти-земные; онъ не на словахъ, а на дѣлѣ не привязанъ ни къ чему изъ дольняго.

М. – сгустокъ ненависти пламенной, выцѣживающій изъ себя любовь лучисту: Ею.

Лишь съ позицій неизвѣстныхъ, былъ М. лучшимъ изъ тѣхъ, кого зналъ міръ, ибо, въ сущности, нѣтъ ничего болѣе важнаго и болѣе многотруднаго, нежели борьба за свое Я, и горѣніе – достоинство высокаго[27]. Зналъ? Міръ стремился въ рѣдкихъ, лучшихъ своихъ желаньяхъ породить лучшаго; но всегда когда желалъ того міръ, противу него возставалъ князь міра сего, его – міра – создатель; и либо воспрещалъ ему, лучшему, быть – еще въ самомъ зародышѣ; либо же послѣ, когда этотъ нарицаемый лучшимъ уже жилъ и творилъ, на него въ самые неожиданные миги обрушивались всѣ козни Судьбы: руками Судьбы препятствовалъ создатель излиться вышнимъ свѣтамъ въ дольнія пространства черезъ лучшихъ, или немногихъ. Но и подвластная князю міра сего Судьба часто молчитъ – даже богу слѣпому – о томъ, чему быть.