Северный крест

Въ «Русской идеѣ» (и въ другихъ его трудахъ) у Бердяева есть и иныя по характеру идеи: «Нѣмцы давно уже построили теорію, что русскій народъ – народъ женственный и душевный въ противоположность мужественному и духовному нѣмецкому народу. Мужественный духъ нѣмецкаго народа долженъ овладѣть женственной душой русскаго народа. Съ этой теоріей связывалась и соотвѣтственная практика. Вся теорія построена для оправданія германскаго имперіализма и германской воли къ могуществу. Въ дѣйствительности русскій народъ всегда былъ способенъ къ проявленію большой мужественности, и онъ это докажетъ и доказалъ уже германскому народу. Въ нёмъ было богатырское начало. Русскія исканія носятъ не душевный, а духовный характеръ. Всякій народъ долженъ быть мужѣ-женственнымъ, въ нёмъ должно быть соединеніе двухъ началъ. Вѣрнѣе, что въ германскомъ народѣ есть преобладаніе мужественнаго начала, но это скорѣе уродство, чѣмъ качество, и это до добра не доводитъ. Эти сужденія имѣютъ, конечно, ограничительное значеніе. Въ эпоху нѣмецкаго романтизма проявилось и женственное начало. Но вѣрно, что германская и русская идеи – противоположны. Германская идея есть идея господства, преобладанія, могущества; русская же идея есть идея коммюнотарности и братства людей и народовъ. Въ Германіи всегда былъ рѣзкій дуализмъ между ея государствомъ и милитаристическимъ и завоевательнымъ духомъ и ея духовной культурой, огромной свободой ея мысли. Русскіе очень много получили отъ германской духовной культуры, особенно отъ ея великой философіи, но германское государство есть историческій врагъ Россіи. Въ самой германской мысли есть элементъ, намъ враждебный, особенно въ Гегелѣ, въ Ницше и, какъ это ни странно, въ Марксѣ. Мы должны желать братскихъ отношеній съ германскимъ народомъ, который сотворилъ много великаго, но при условіи его отказа отъ воли къ могуществу. Волѣ къ могуществу и господству должна быть противопоставлена мужественная сила защиты. У русскихъ моральное сознаніе очень отличается отъ моральнаго сознанія западныхъ людей, это сознаніе болѣе христіанское. Русскія моральныя оцѣнки опредѣляются по отношенію къ человѣку, а не къ отвлеченнымъ началамъ собственности, государства, не къ отвлеченному добру. У русскихъ иное отношеніе къ грѣху и преступленію, есть жалость къ падшимъ, униженнымъ, есть нелюбовь къ величію. Русскіе менѣе семейственны, чѣмъ западные люди, но безмѣрно болѣе коммюнотарны. Они ищутъ не столько организованнаго общества, сколько общности, общенія, и они малопедагогичны. Русскій парадоксъ заключается въ томъ, что русскій народъ гораздо менѣе соціализированъ, чѣмъ народы Запада, но и гораздо болѣе коммюнотаренъ, болѣе открытъ для общенія»[35]. Наиболѣе полно, быть можетъ, бердяевскій взглядъ выраженъ въ его книгѣ «Истоки и смыслъ русскаго коммунизма», къ коей и отсылаю читателя.

Много лѣтъ назадъ я писалъ: «Бердяевъ, полагаю, опираясь на геніевъ вродѣ Достоевскаго и прочій опытъ, лучше всѣхъ разгадалъ тайну русской души и русскаго самого по себѣ. Въ идеѣ той или иной націи скрыта сущность этой націи, какъ полагаетъ Бердяевъ. Русская нація ни на что не похожа, въ ней смѣшалась Европа съ Азіей, но всё же въ ней преобладаетъ азіатское, по Бердяеву. Однако никакой цѣльности русскіе не достигли. Менѣе всего можно понять русское само по себѣ съ помощью просвѣтительства и новоевропейского ratio. Болѣе того, ни западники, ни славянофилы не поняли русскую душу, полагаетъ авторъ «Философіи свободы». Нужно стоять въ сторонѣ отъ, внѣ двухъ противоположныхъ лагерей, надъ ними, и въ этомъ я вновь полностью согласенъ съ русскимъ мыслителемъ.