Северный крест

– Будетъ ли печальной судьба моя? – испросилъ я, а предъ тѣмъ долго обдумывалъ Ею реченное, ибо сокровеннѣйшее сперва обнажалось, вышедши изъ прикровенія, а послѣ въ полной мѣрѣ раскрылось, словно одежды пали наземь – всѣ безъ остатку; и сокровенное явило себя и…засіяло – до боли въ глазахъ.

– Судьба всегда черна, – отвѣчала Она, лія собою свѣтъ. – Бытіе всего высокаго – тяжелые, горькіе пути, прорывающіе – сердцемъ идущаго ими – ковы слѣпого бога… Но бытіе твое – уже – счастливѣйшее: оно – лучъ: сквозь тьму, но и одинокая виноградная лоза: въ пустынѣ. Твое призваніе столь огромно, что я затрудняюсь описать его.

– Будетъ ли забыто мое дѣло иль будетъ продолжено? – вопрошалъ я.

Чуть помолчавъ, Она напутствовала меня: нѣжно-заревыми словесами:

– Грядущее и мнѣ невѣдомо, дѣйствуй, о вѣнчанный Свободою: я вѣрую въ тебя. Ждутъ тебя дѣла неложныя: святыя и великія. Помни: Судьба – для слабыхъ, для тѣхъ, кто пріемлетъ её въ сердцѣ своемъ, бытуя подъ сѣнью ея, въ лонѣ ея; борись съ нею, о, борись! Ты не видишь, но одѣянъ ты въ ризы бѣлыя. Я ихъ вижу, а ты – нѣтъ. Ибо ты – духъ воплощенный: потому можешь и возможешь ты дѣять всё: совершенному дозволено всё.

Далѣе изрекла Она словеса, мнѣ неясныя и доднесь:

– Свобода – въ мигѣ: вся вселенная – отъ скопленій звѣздъ до неделимо-малаго – колеблется въ мигѣ, будучи напряженной, и – разряжается: въ мигѣ выбора. Въ томъ единство и въ томъ борьба: свободы и необходимости, – что въ мигѣ выбора избирающее – свободно, но избрать должно оно – съ мѣрно-заданной необходимостью; если въ первомъ случаѣ – избирающее стоитъ подъ знакомъ Свободы, то во второмъ – подъ знакомъ Судьбы и Времени, сихъ царей царствующихъ; и именно Время, отъ вѣка заданное и отъ вѣка мѣрное, бичомъ подстегивая избирающее, ткетъ нити Судьбы. На томъ зиждется дольній міръ.

И простерла Она десницу, затмевая собою Солнце (ибо Сама была Солнцемъ: для меня), десницу благословляющую и отъ вѣка пречистую: то было касаніе лазури. Въ большомъ смятеніи душевномъ я облобызалъ её: я казалось бы потерялъ себя: въ страсти безплотно-неземной. Но на дѣлѣ обрѣлъ себя.

Послѣ же, отверзши очи, я не узрѣлъ никого. – Всё было Свѣтомъ, и я былъ Имъ…Всё земное и всё тѣлесное на незримыхъ крылахъ отлетало еще во время нашей бесѣды, а тогда оно отлетѣло куда-то и вовсе. И надо всѣмъ виталъ гласъ Ея, разливаяся по аэру лазурною чарою, неотмiрный, звонкій, далекій. – Взоромъ Вѣчности глянула. Ибо неизглаголанное было Ею изглаголано, и надмiрное было впервые явлено въ мiрѣ: вся въ бѣлыхъ одеждахъ, словно паря надъ землею, алый ротъ изливалъ собою откровенія: лазурныя молніи. И Слово Ея меня родило и сожигаетъ доднесь.

М. закрылъ ненадолго очи, приложилъ руку къ главѣ своей и, помолчавъ, продолжилъ:

– О, безъ сомнѣній, была она изъ рода существъ премірныхъ, тамошнихъ. Поистинѣ: высокимъ единеньемъ я наново былъ рожденъ – тогда, тогда, въ то достопамятное время. И это лишь то, что глаголали уста Ея; очи говорили о еще большей правдѣ. Казалось бы, всё, что было моею тихою гаванью, пристанищемъ, опорою, твердынею, всё то, на чёмъ покоилось бытіе мое и мое счастье, – всё это – послѣ словесъ Ея – должно было бы заколебаться, претвориться въ зыбь, и долженъ былъ я потерять почву изъ-подъ ногъ. – Но нѣтъ: потерявши себя, я нашелъ себя, и казавшееся свѣтомъ стало тьмою, а тьма – свѣтомъ.

Акеро послѣ долгой, но для обоихъ благопріятной паузы испросилъ:

– Очень радъ и весьма удивленъ, что Судьба (которая обычно противъ насъ) тебя нѣкимъ образомъ свела съ нею… судьбы немногихъ (или попросту: лучшихъ) непостижимо перекликаются и возгоняютъ другъ друга въ выси. Тобою съ тѣхъ поръ Вѣчность въ очи мнѣ глядитъ! Но видалъ ли ты её еще, друже?