Северный крест

Миллер замедлил шаг, Скоблин в третий раз призывно махнул ему рукой, лицо бывшего начальника корниловской дивизии приветливо лучилось. «Нет, такой человек не может быть недобрым, – мелькнуло в голове у Миллера. – Как там было сказано у одного мудрого мыслителя: настоящий поэт не может иметь лицо подлеца? Так, кажется? Или не так?»

Человек, стоявший рядом со Скоблиным, также повернулся. Доброжелательный, с деликатной улыбкой и аккуратными движениями. Поначалу Миллеру показалось, что он где-то видел его, но потом понял – нет, не видел, просто лицо у этого человека было типичным для России – курносое, с чуть выпяченными скулами – наследие татаро-монгольского прошлого – и хмельными веселыми глазами.

Русское лицо, – русское, но никак не немецкое.

Миллер поднял руку ответно – сделал это с большим опозданием, почувствовал, что чья-то невидимая лапа впилась в его сердце и начала тянуть – будто хищная ворона подцепила своими когтями…

Миллер мигом вспомнил, какие имена назвал ему утром Скоблин: Штроман и Вернер, – память на имена и фамилии у генерала отменная.

– Оба в совершенстве владеют русским языком, – предупредил Скоблин, словно бы не знал, что Миллеру все равно, на каком языке говорить – русском, немецком, французском или английском…

– Познакомьтесь, Евгений Карлович, это господин Штроман, – представил Скоблин своего собеседника.

– Рад познакомиться с вами, – довольно складно, по-русски, без акцента произнес Штроман. Впрочем, акцент у него имелся, но очень незаметный, он протянул руку. – Очень рад.

Рука у Штромана была железной, тренированной, как у штангиста.

– Чтобы не стоять нам на улице на виду у всех – это все-таки дипломатический район, просматривается насквозь, – давайте зайдем сюда, – Скоблин показал на здание пустующей школы, – тут есть кафе…

– Это же школа советского посольства! – Миллер недоуменно приподнял одну бровь.

– Ну и что? Я здесь бывал много раз. Уж где-где, а в школе нас никто никогда не засечет – даже не подумает… – Скоблин не выдержал, засмеялся, – для этого надо иметь слишком испорченные мозги.

Скоблин был прав.

– Логично, – сказал Миллер и первым двинулся к зданию школы.

– Тем более, в школе этой сейчас нет учащихся, – заметил Скоблин и, обогнав Миллера, первым взялся за ручку двери.

Все трое скрылись в здании. Через несколько мгновений в школу вошел четвертый человек – господин, как две капли воды похожий на Штромана, одетый в такой же дорогой серый костюм.

С соседней улицы прилетела стая галок, громко галдя, опустилась во двор школы.

Улицы Жасмэн и Раффэ были пустынны – ни одного человека, во дворах – также ни одного человека. Лишь в доме напротив у окна сидел какой-то старик. Его лицо бледнело в оконном проеме неясным пятном, будто оно было помещено в раму и придавлено сверху стеклом. Неподвижным полуслепым взглядом старик, кажется, замечал все, что происходило на улице. Хотя видел не все…

Уже в здании школы, в полутемном прохладном вестибюле Штроман неожиданно сделал резкий шаг к Миллеру и притиснул к его лицу платок, пахнущий чем-то неприятным, резким. Миллер вскрикнул, попробовал вывернуться, ужом выползти из стальных рук, чтобы поскорее покинуть здание школы – он еще не верил, что угодил в ловушку, – дернулся один раз, другой, но Штроман держал его крепко.

– Тихо, тихо, генерал, – проговорил этот человек на чистейшем русском языке, без всякого акцента, и Миллер ощутил, как к его горлу подполз ужас: Штроман был таким же немцем и таким же военным атташе, как Миллер эфиопом. Незнакомец, без сомнения, был русский человек – может, из Рязани либо из Твери – с типично русским говором. Почувствовав, что ноги у него сделались мягкими и послушными, Миллер застонал.

– Скоблин, помогите! – Штроман продолжал говорить на чистом русском языке, голос его был спокоен и жесток.

Платок он по-прежнему держал на лице Миллера, и как генерал ни пробовал отодрать эту вонючую мерзкую тряпку, из его попыток ничего не получалось!

Движения Миллера становились все более слабыми и вялыми, какими-то неуверенными, он стал сползать вниз, на пол. Скоблин подскочил, помог Штроману удержать пленника на ногах.

– Ну вот и хорошо, – довольно проговорил Штроман, – вот и ладненько. Считай, полдела сделано.

Скоблин молчал.

Именно в эту минуту подоспел четвертый человек, носящий фамилию Вернер, представлявшийся «сотрудником германского посольства», неверяще ощупал Миллера железными пальцами и произнес по-русски, также без всякого акцента:

– Мол-лодцы!

– Рады стараться, ваше превосходительство, – насмешливо отозвался Штроман.

* * *