Северный крест

Газета «Возрождение», с которой успешно сотрудничал Митя Глотов, опубликовала несколько материалов, в которых предсказывала, что в ближайшее время Миллер уйдет с поста председателя РОВСа. «Возрождению» в каждом своем номере поддакивали «Последние новости» – газетенка хоть и паскудная, но влиятельная. Когда Миллер видел это издание у себя на столе, то небрежным движением руки сбрасывал газету на пол, иначе, начни он ее читать, у него мог бы разыграться приступ зубной боли.

* * *

Стоял сентябрь 1937 года. Осень в Париже как обычно была теплой, она тут мало чем отличается от лета: высокое голубое небо, непотревоженная увяданием зелень деревьев, в которых шебуршатся горластые парижские воробьи, не боящиеся ни кошек, ни собак, ни людей. Многочисленные кафе работали не закрываясь, до самого утра.

– Митя, ты хотел вернуться в Россию? – неожиданно спросила Глотова Аня Бойченко.

Митя приподнял плечи, улыбнулся.

– Мы с тобой об этом говорили, Аня.

– И все же?

– Очень хотел бы, – сказал он, – но… как-то боязно.

Аня не выдержала, засмеялась.

– Слишком много нагрешил?

– Наверное, – сомневающимся тоном ответил Митя. – Когда я уезжал из Архангельска, меня очень отговаривал от этого поступка мой родной дядя, артиллерийский полковник… Пытался даже удержать меня за воротник шинели. Говорил, что я пропаду, в одиночку мне не выжить. – Митя тяжело вздохнул и умолк.

– И что же?

Митя снова тяжело вздохнул.

– В результате я-то живой, а вот дяди нет. Его расстреляли в тюрьме в Вологде.

Аня острием зонта нарисовала на земле сердечко, перечеркнула его.

– Это жизнь, – сказала она тихо, – все мы ходим под знаком смерти. Человек, едва родившись, начинает движение к смерти, его первый шаг по земле – это первый шаг к смерти…

– Смотря откуда двигаться…

Выставив перед собой зонт, Аня нарисовала на земле еще одно сердечко и также перечеркнула его.

– Митя, – произнесла она тихо, со значением, – я готова выйти за тебя замуж.

Митя встрепенулся, подхватил Анину руку, притиснул ее к губам.

– Спасибо тебе, – смятенно пробормотал он.

Аня отстранилась от Мити, посмотрела на него оценивающе, словно бы со стороны, и произнесла прежним тихим голосом:

– Но у меня есть одно условие…

– Какое?

– Мы должны вернуться в Россию.

– В Советскую Россию, – поправил ее Митя. У него мгновенно постарели, покрылись морщинами губы. – Чтобы меня там расстреляли? – Он покачал головой. – Не знаю, Анечка… Скорее всего я и сам не поеду, и тебя отговорю от этой глупости.

Анино лицо сделалось жестким, в глазах будто сталь сверкнула.

– Тогда мы с тобой не поженимся, Митя, – произнесла она твердым холодным голосом. – Здесь мне надоело жить. Эмиграция наша прогнила настолько, что мне кажется, гнилью пропах весь Париж.

– Ты пойми, Анечка, тебя там убьют. – Митя растерянно глянул в одну сторону, потом в другую, словно искал помощи, не нашел и вновь как от озноба передернул плечами. – И меня убьют.

– А если я дам тебе гарантию, что не убьют, а наоборот, очень хорошо примут? И жизнь наша будет устроена много лучше, чем в Париже?

– То же самое я слышал от моего бедного дяди. И чем это все закончилось?

– Пойми, Митя, нет правил без исключений. Это было исключение, очень досадное исключение…

– Боюсь, – повторил свое признание Митя, – я очень боюсь.

– Чего боишься?

– Нас расстреляют.

– Улаживание всех вопросов я беру на себя, – заявила Аня решительным тоном, – у меня есть контакт с советским посольством.

Митя удивленно глянул на нее.

– Не дай бог об этом узнает кто-нибудь из наших.

– Кто эти «наши»? Туркул? Человек, который уснуть не может, пока не выпьет крови? Вонсянский? Это откровенный фашист. Ты видел его журнал, который так и называется – «Фашист»? О него даже ноги вытирать нельзя – слишком неприличный, дурно пахнет. Фон Лампе?[46] Человек, похожий на кусок фанеры, в нем нет ничего живого – все высохло. Кого еще ты, Митя, считаешь «нашим»? Пропавшего Кутепова? Это был обыкновенный убийца. Кого-то еще с улицы Колизе?

На улице Колизе располагалась главная контора РОВСа – так называемое «управление».

Митя удивленно покачал головой – не ожидал такого напора от Ани – и ничего не сказал в ответ.

– Вот видишь, Митя, – укоризненно произнесла Аня, – тебе на это просто нечего сказать.

Так оно и было.

* * *

В тот день в конторе РОВСа появился генерал Скоблин, щегольски одетый, с зонтом-тростью, надушенный, с насмешливыми глазами и улыбкой, прочно застывшей в уголках рта.

– Евгений Карлович, есть возможность узнать кое-какие германские секреты, – сказал он.

– Каким образом?

– Два офицера, приписанные к германскому посольству, напрашиваются на встречу…

– Так приведите их сюда, Николай Владимирович. Мы их достойно встретим, по-русски, с коньяком и чаем из самовара, с печеными домашними пирожками.

Скоблин медленно покачал головой:

– Они не пойдут сюда, Евгений Карлович. Побоятся провокации.

– Господи, какая тут может быть провокация? Николай Владимирович, полноте!

– Эти господа – серьезные, все свои перемещения они просчитывают на несколько ходов вперед. Я им уже предлагал посетить наше управление – бесполезно. А знают они много.