Северный крест

Прошло десять минут, и у здания школы остановился длинный серый грузовик с кузовом, затянутым плотным брезентом мрачного черного цвета, будто крепом.

Штроман поспешно выскочил из здания школы, огляделся – не наблюдает ли кто за ним? – ничего подозрительного не обнаружил и отпер ворота.

Грузовик выплюнул из выхлопной трубы несколько кудрявых колец и после перегазовки задом вполз во двор. Штроман закрыл ворота.

Простоял грузовик во дворе школы недолго, минут двенадцать – пятнадцать. Человек, сидевший у окна в доме напротив, не обратил на это событие внимания, он вообще не придавал никакого значения суете, затеянной во дворе школы. Да и не до того было старику – у него болел мочевой пузырь, прихватывало сердце, в глубине тела вспыхивала и угасала нудная допекающая боль, которая пробивала насквозь старый организм, возникала даже где-то у горла, в уголках рта появлялись пузырьки слюны, и хворый человек этот спешил стереть их платком.

Вскоре из дома вынесли ящик. Он был похож на гроб и одновременно на старый сундук. В таких ящиках российские и французские бабушки хранили свои вещи, в основном вышедшие из моды, – приданое, с которым они не могли расстаться до конца дней своих и глядя на которое вспоминали свою далекую юность и с досады, чуть что, пилили своих несчастных мужей-стариков, обвиняя их во всех смертных грехах, и в первую очередь в том, что они загубили чужую молодость.

Старик, сидевший у окна, усмехнулся – его восьмидесятидвухлетняя Жаклин в этом смысле даст фору любой злобной старухе – что французской, что русской.

Ящик поспешно погрузили в кузов, туда же, как заметил старик, прыгнули двое мужчин – сделали они это легко, ловко, будто гимнасты, третий мужчина тщательно застегнул полог, вприпрыжку обежал автомобиль, забрался в кабину, и грузовик незамедлительно покинул школьный двор.

Этот случайный наблюдатель потом дал самые важные показания в полицейском участке.

Рокот мотора затих в конце улицы Раффэ, и грузовик исчез за поворотом.

* * *

Северяне терпеливо ждали Миллера в его кабинете. Прошло ровно полтора часа, но генерал так и не появился.

– Где Евгений Карлович? Кто-нибудь что-нибудь знает? – По коридору с воплем пробежался лысый полковник в скрипучих, начищенных до лакового блеска сапогах, заглянул в один кабинет, потом в другой, в третий. – Где генерал-лейтенант Миллер? Кто его видел? – Голос полковника наполнился обиженным недоумением.

Миллера нигде не было.

Наконец кто-то сказал, что Миллер днем уехал на спешное деловое свидание вместе со Скоблиным и на всякий случай оставил Кусонскому записку.

– Где Павел Васильевич Кусонский? – встревоженно заревел полковник.

Кусонский находился дома – рабочее время кончилось. Собравшиеся дружно решили:

– Отправить за Кусонским мотор!

Своих машин в РОВСе не было.

– Отправить такси, – такое решение приняли собравшиеся и пустили по кругу шляпу: пусть каждый выложит сколько, сколько может.

В шумящий волнующийся кабинет, наполненный членами общества северян, заглянул Скоблин. Поинтересовался, сощурив жесткие пронзительные глаза:

– Что за шум, а драки нету?

Люди, набившиеся в кабинет Миллера, мигом стихли.

Первым к Скоблину подступил суетливый полковник, который закончил проверку кабинетов и теперь стоял посреди коридора, закинув руки за спину и качаясь на носках своих блестящих сапог.

– Николай Владимирович, вы не знаете, где находится генерал Миллер?

Скоблин сделал удивленное лицо.

– Не имею представления… А что, собственно, случилось?

– Генерал Миллер пропал.

– Во-первых, генерал Миллер найдется – не катушка ниток, чтобы закатиться за стол, – сухо и спокойно заметил Скоблин, – а во-вторых, при чем тут я? Я в родственных отношениях с Евгением Карловичем не состою.

– Вас днем видели вместе с генералом.

– Ну и что? Мы встречались с сотрудниками германского посольства по делам РОВСа, после чего я распрощался с Евгением Карловичем…

– Значит, где он может быть, не знаете?

– Естественно, не знаю. У таких людей, как Евгений Карлович, нянек не бывает, – произнес Скоблин значительно, и полковник, вновь качнувшись на носках сапог, пробормотал сконфуженно «Извините» и отстал от Скоблина.

Скоблин, хоть и был в штатском, вскинул руку к широкому полю шляпы:

– Честь имею, господа!

Больше никто Скоблина не видел.

* * *

Через некоторое время прибыл Кусонский – приехал на такси, которое наняли встревоженные северяне. Стремительным шагом прошел к себе в кабинет.

Письмо Миллера лежало на столе, на видном месте.