Северный крест

Он бесшумно передвинулся по полу на полшага – на полшага стал ближе к винтовке; в голове у него мелькнула мысль, что жаль, не держал он у себя в кармане какой-нибудь захудалый револьверишко – оружия этого в руки к нему попадало много, но оно не задерживалось, уходило, – а сейчас очень даже пригодился бы даже дамский пугач. Он мог бы прямо из кармана уложить этого наглого старика. От досады Арсюха чуть не застонал. Знать бы, где упадешь, – подстелил бы соломки… Ну что стоило ему сунуть в карман маленький дамский браунинг – очень нарядный, кстати, с блестящими перламутровыми щечками, украшающими рукоятку, – валялся бы он в бушлате, ждал бы своего часа… Ведь жрать-то он, в конце концов, не просил. Нет, не сделал этого Арсюха. И теперь ему надлежит расплатиться за собственную неосмотрительность. Хоть криком кричи.

Он глянул в глаза старику и невольно съежился – слишком много там было ненависти, она переливала через край. Арсюха вновь сделал крохотный шажок к винтовке. Если честно, он не верил в свою смерть – не отлита еще та пуля, которая должна его поразить. А раз так, то и бояться нечего. Он сделал еще один крохотный шажок к трехлинейке. Потом еще.

– Давай вытряхивай золото из кармана до конца, – сказал ему старик. – Иначе – я еще раз предупреждаю – вытряхну сам. Тогда хуже будет.

– Счас, счас… – заведенно забормотал Арсюха, – счас…

Он вытащил из кармана еще одну монету, щелкнул ею о стол, мотнул головой, показывая, что монет у него больше нет.

– Ну ты и нехристь, – удивленно проговорил старик. – Много я видел нечистой силы на белом свете, но с такой еще не сталкивался.

Слишком долгой, затяжной показалась эта речь Арсюхе, он воспринял ее как некую паузу, этакий момент, когда говорящий ничего не видит и не слышит, бывает схож с токующим глухарем, сделал еще несколько крохотных шажков к винтовке, а потом, увидев, что у старика закрылись глаза, прыгнул. Как зверь, с места. Прыжок Арсюхин был длинным, ловким.

Не разглядел Арсюха, что сквозь сжим век у старика опасно поблескивает сталь – монах внимательно следил за Арсюхой, он видел этого человека даже с закрытыми глазами и прыжок его засек. Старик сделал короткий, очень точный выпад вилами перед собой, движение это было отработано, будто он тысячу раз принимал участие в штыковом бою и набился действовать автоматически, – и Арсюха на лету наделся на вилы, будто кусок вареного мяса на вилку, насадился на рожки, заверещал громко, по-заячьи слезно, но было поздно.

Старик поддел Арсюхино тело, как охапку тяжелого перепревшего навозу, и отшвырнул его в сторону.

Арсюха, разбрызгивая кровь, вскрикивая тяжело, кубарем покатился по полу. По дороге ногой зацепил приклад винтовки, и трехлинейка свалилась на него, штыкам всадилась в ногу, разрезала фасонистые Арсюхины клеши.

Старик подошел к Арсюхе, нагнулся над ним и проговорил беззлобно:

– Дурак ты!

Арсюха находился в сознании. Морщась от боли, он застонал и потянулся к винтовке. Старик прорычал что-то про себя, ногой отбил Арсюхину руку, потом, примерившись, всадил ему вилы в грудь и неспешно перекрестился:

– Прости меня, Господи, грешного… Не хотел я этого червяка убивать. Но пришлось, иначе бы он не отдал монастырскую кассу.

Из круглого Арсюхиного живота с шумом выпростался воздух, в комнате запахло навозом.

– Прости меня, Господи, еще раз, – пробормотал старик, выгреб из Арсюхиного кармана остатки денег, потом, ловко ухватив тело за ногу, поволок его на улицу.

На улице было тихо – ни единого выстрела. Впрочем, голосов человеческих тоже не было слышно, все замерло. Старик отволок Арсюху в кусты, бросил его там. Хотел было извлечь из карманов убитого все, что в них было еще, но с брезгливой гримасой махнул рукой:

– Все это – сатанинское. И деньги сатанинские, ворованные, с чистыми монастырскими деньгами их мешать нельзя. Грех.

* * *

Летняя дорога из Архангельска в Онегу этим летом бездействовала, в нескольких местах она ушла в болото, казалось, провалилась в преисподнюю, в заросших кугой низинах квакали лягушки, шипели расплодившиеся в невероятном количестве гады – на каждой кочке, на каждом маленьком взгорбке грелись змеи… И вообще, дороги здесь бывают надежными только зимой – проложенные по озерному льду, по топям и целине, санные колеи действуют с середины декабря до середины апреля – устойчивые, бесперебойные, они не требуют ни ухода, ни ремонта… А летом – беда. Летом посуху до многих мест просто не доберешься – только водой.

Поэтому, не дожидаясь, когда вернется экспедиция с Кож-озера, в Онегу из Архангельска отправили отряд, только что созданный Марушевским, – отправили по морю.

Во время очередного сеанса связи с миноноской – связь по-прежнему была худая, но в часы морских отливов эфир словно очищался от лишних звуков, вместе с пеной и грязью уползала всякая накипь, и с миноноской можно было связаться по радио… Впрочем, связь эта зависела от лунных течений, ветров, магнитных колебаний Земли и настроения радистов, так что на самом деле шансов связаться с каким-нибудь объектом было меньше, чем шансов не связаться.