Северный путеводитель для новых русских иноков

Утренний, начинающий просыпаться Город… отныне я люблю его всякий, но такой – особенно. Еще не высокая и не пыльная полынь вдоль дороги, где-то кричит петух, и невидимо доносится довольное хрюканье задаваемого домашней живности овса… «Не, коров не держат, – пояснил внутренний Прохор, – Ну, все-таки – город! Населенный пункт уездного значения. На выселках если только у кого… но курей со свинями – случается…» И еще тысяча шагов или около того, и старинный… ну, не старинный прямо, но не теперешний… с мезонином даже… года постройки, вот не соврать бы – середины начала конца века… И тот же голос – «…А не знаешь – вот и не ври! На самом деле – самого конца конца!» …избранный навеки штаб-квартирою Ордена…

– Не бойся, – уже вслух произнес Прохор, – Ничего не бойся и вообще, а уж здесь – тем более. Все свои.

«Ага, знаю я таких «своих»…– еще подумал я, – Вот было тогда…»

Да, было тогда… тревожное время. Разливалось и нагнеталось тогда в целом по пространству. Милиционерам автоматы раздали, дико сумрачно и безысходно попервоначалу смотрелось... А идем как-то вечером, даже ночью уже, и почти у самого метро – дорогу перекрыли, и знаков различных угрожающих понавесили. И дальним светом из машины слепят, вот прямо на серый такой, неприглядный забор, зловещее такое пятно… и думаешь: «Вот сейчас р-раз – и прямо кого-то к этой стенке и поставят!..»

Леха-чекист тогда пришел, отозвал Сашка в сторону, но при этом и чтоб все непременно тоже расслышали – и трагическим таким голосом ему заявляет:

– Саша! У меня к тебе, как водится – две новости: плохая и хорошая. С какой начнем?

– Как водится, Лех – с плохой, – горестно вздыхает Сашок.

– Ты – в Списках.

Новость для Сашка и в самом деле была никудышная. Какой-никакой, а он все-таки труженик не то Совмина, не то Госплана… одним словом – «номенклатура». И, стало быть, можно со дня на день ожидать попадания его под несокрушимую волну народного гнева и восстановления социальной справедливости и равенства.

– Леш, ну я осознал. Но тут сам понимаешь – чему быть, того не миновать…

– Правильно! Попил народной кровушки – да и будя! – задорно выкрикнул кто-то из массовки.

– Ну а хорошая-то какая, Леш? Может, заменят в последний момент? Хотя бы на пожизненное?

– Не заменят уже… Но я договорился! Знаешь, мне это непросто было, очень… но ради нашей дружбы… в общем – разрешили. В порядке исключения и только ради тебя!

– Да что разрешили-то?!

– Разрешили, Саш. Мы тебя здесь – сами здесь можем шлепнуть!

Прохор расхохотался:

– Прекрасно! Ну конечно – именно так! А иначе – и зачем?

Купеческий, не ниже второй гильдии (ну, по региональным меркам) дом с изнанки обернулся совсем деревенским двором: небрежно сложенная поленница в углу, брошенный в ожерелье щепы топор, покосившаяся фанерная дверь сарая… по скрипучей, полутемной лестнице мы поднялись в горницу.

В этом плане было очень хорошо, что Орден (Движение) был изначально основан сразу в периоде угасания и полураспада. Не было в нем этих весьма свойственных и вечных споров, кто здесь «тру», а кто не «тру», кто «олдскул», а кто просто – случайный попутчик и прихлебатель, явившийся на все готовое… Кто-то крикнул «Привет!», кто-то ободряюще махнул рукой, а кто-то и вообще не проснулся… ну, не вообще, а именно в текущий момент… Мефодий Галлахер (а это был именно он), возлежавший на трех матрасах, уложенных в почему-то перевернутую панцирную сетку, сосредоточенно изучал какую-то письменную матчасть. Причем судя по восторженному взгляду – своего собственного написания.

– Леха-чекист тебе как говорил? – осведомился Прохор.

– Леха-то? – я напрягся, припоминая нечто сообразное моменту. А, ну само собою! – Если с двадцатью мужиками в одном объеме уживешься – теплится надежда, что и с одной бабой потом как-нибудь справишься.

– Вперед! Где будешь располагаться?

– Можно у окна? – неуверенно спросил я.

Мефодий резко отложил матчасть, перевалился на дощатый, крашеный суриком пол и слегка подвинул свое лежбище в сторону, тем самым приглашая располагаться подле себя. Я робко поставил вещмешок на освободившееся место.

– Общие правила распорядка есть какие? – тихо спросил я, но Прохор, к чему я успел несколько попривыкнуть, уже растаял, будто его тут и не было.

– Правило у нас, по сути, одно, – весело сообщил Мефодий, вновь утвердившись на своих матрасах и подтянув под себя ноги, – Мы не уходим, пока все не сделаем…

И я вздрогнул.

– Это в каком смысле?

– Да в философском! – расхохотался старший из братьев, – Исключительно в нем!

– А-а-а, – протянул я, немного успокоенный, – А еще?

– Еще? Ну хорошо, пусть будет так: есть вещи, которые в этом мире не сделает никто, кроме тебя!

– А это… – уточнил я, – Тоже в философском?

Из угла напротив на локте приподнялся Ибрагим Галлахер (а это тоже был именно он… ну, в том философском смысле, что не «тоже Мефодий», а именно Ибрагим). Отложил матчасть, причем, судя по скептическому выражению лица – авторства Мефодия, снял и протер очки… и со своим неповторимым, чуть грассирующим акцентом сказал:

– Нет. Вот как раз это – в самом прямом смысле!

– А это как?