И в Городе – помнишь? – та аллея, что ведет к Холму чуть с северо-запада… хотя нет, «аллея» – это, пожалуй, больно громко для Города сказано! Просто – деревья вдоль дороги, вот хоть убей, не скажу, что там, тополя или липы… Но неважно, на самом-то деле. А важно то, что солнце там бывает не с самого утра, а чуть позже, пока оно из-за Холма целиком поднимется и осветит… И вот как раз – и это тоже бывает только в сентябре! – как раз в сентябре и получается, что одна сторона – еще зеленая, а другая, где солнце – уже наполовину желтая… ну ты понял, про что я.
И – уже в Столице – замираешь в ожидании того самого Дня… Трепещешь, так сказать, в предвкушении, как осиновый лист (а, или это осины там вдоль «аллеи»?) И боишься, ужасно боишься дернуться раньше времени, потому что раньше – никак нельзя, чтобы не сорвать и не обрушить… так повелось… И смотришь в календарь, хотя и знаешь, что верить ему нельзя, ну, так-то он правильный, конечно, но разные пространственно-временные штучки, ну, Время – первое, второе, тут ничему нельзя доверяться, только себе – потому что здесь только ты сам себя не обманешь никогда. И стоишь по утрам буквально с карманным хронометром типа «секундомер», но главное – вечером… Но нет – рано, рано, еще день длиннее ночи. Но вот – есть: Равноденствие! Сегодня солнце село ровно в тот же самый миг, что и взошло – сейчас! И кидаешься к телефону, но никогда не успеваешь, потому что он уже звонит, и ты точно знаешь, кого услышишь, когда схватишь трубку…
И братия – сбирается вновь. Ты приближаешься – кто-то уже сидит, кто-то идет вслед за тобой… кого-то еще нет, но обязательно будет… И ты садишься – когда сбоку, а когда и бесцеремонно проталкиваешься в самую середину! «Привет! – Привет! – Ну чего, какие там у нас дела? – Да какие дела у нас! Уж тем более – тут. Так! Делишки!!!» И щуришься вместе со всеми, смеешься, ну там, семья, работа, то да се… а можно и вовсе ничего не говорить. Просто – еще один сезон…
Ну вот, Прохор – такое вот письмо… Короткое – как вспышка лета в сентябре…»
Закаты становились все короче. И чисто физически, как непосредственно процесс сокрытия светила за вымышленной линией горизонта, и приходить теперь старались впритык, почти к самому началу – осень! Братия сидела, тщательно завернувшись в куртки и бушлаты, а Ибрагим Коровин – тот и вовсе кутался в армейское одеяло с тремя аутентичными полосками.
– Коровин! – тактично сфокусировал его драгоценное внимание Прохор, – Ты с одеялом-то поаккуратнее. Вещь казенная, его же сдавать потом – не пришлось бы в химчистку сносить… завхозша-то в общаге, как ты помнишь – дама строгая! Хотя и справедливая…
– Да я помню! – улыбнулся Коровин, – Уж как-нибудь постараюсь найти к ней тот единственно верный подход! Да ей вообще – зачем оно, одеяло это… с ее-то формами – зимой на снегу спать можно, решительно ничем не укрываясь! Ну, а в крайнем случае – жениться пообещаю.
– Лучше, кажется, все-таки в химчистку… – задумчиво посоветовал кто-то.
– Не, ну а я виноват? Было бы хоть чуть теплее – и не надо было бы никакого покрывала!
– Коровин, – напомнил ему Прохор, – А не ты ли каких-то пару месяцев назад стонал тут и молил небеса о прохладе!
– Я! – лучезарно улыбаясь и хлопая длинными ресницами, признал Коровин, – Ну а если климатический рисунок у нас такой! Все из-за этой, как ее… геофизической гидродинамики! Лучше доложите – что у нас там? Пора, нет? Сегодня или рано еще?
Мефодий Галлахер вытащил карманные часы, щелкнул крышкой, внимательно поглядел на циферблат, а затем окрест.
– Пока неясно, – доложил он, – Обождем еще немного.
– Ладно.
– Слушайте, – сказал Последний басист, – А расскажите тогда, чем в итоге с Домовым все кончилось? А то все какими-то намеками да урывками, все «потом» да «потом»…
– А мне тогда – заодно и с чего началось, – попросил я.
– Новенький прав, – заметил Ибрагим Галлахер, – Тут рассказывать если – так и правда с самого начала. Значит так… ну, про отца Виталия, лидера местной клерикальной общественности ты ведь должен знать? Его потом еще с должности сместили… ну, за это самое дело.
– Он же вроде бросил на неделю? В рамках борьбы с мировым экуменизмом? – переспросил я.
– Неделя, сам понимаешь – не тот срок в сопоставлении с Вечностью. А может, и еще за что. По совокупности причин.
– И было у отца три сына… – задумчиво протянул Коровин.
– В данном случае – два. Но не сына напрямую, а верных помощника в непростой его деятельности на благо. Первый был – Игорек по прозванию «Домовой», некогда хиппи и студент-расстрига, тоже слыхал, а может, и видал мельком…
Я кивнул.
– Игорек был звонарь, что немаловажно, ну и так, по хозяйству где. Этот, в общем, хоть и не входил в Орден формально, но стилистически и идейно был нам весьма близок…