Северный свет

– Схожу за бутылкой. Но пойдем с ней на веранду, хорошо? Не стоит сегодня выпивать в гостиной. Неправильно это будет.

Мистер Сперри скрывается в холле, а мистер Моррисон принимается возиться у стойки регистрации – проверяет почту, разбирает телефонные сообщения, бросает взгляд на телеграфную ленту. А я неподвижно сижу на площадке первого этажа.

Несколько минут спустя возвращается мистер Сперри с бутылкой в одной руке и двумя стаканами в другой.

– Энди, – тихо произносит он. – Такая она была молоденькая. Совсем дитя.

Мистер Моррисон его словно и не слышит.

– Погляди-ка на это, Дуайт! – говорит он, выходя из-за стойки.

– Что это?

– Телеграмма из Олбани. От шефа полиции. Насчет Чарльза Джерома.

– И что в ней сказано?

– Что в городе не проживает человек с таким именем.

Мужчины переглядываются и молча выходят на веранду. А я бегу наверх, на чердак, сую письма Грейс Браун обратно под матрас, забираюсь в постель, зажмуриваюсь изо всех сил, закрываю уши ладонями – и молюсь, молюсь, молюсь о том, чтобы уснуть.

Вáлкий, зáтхлый, блажи́ть, жуковáтый

– Мэтти, лапушка, ты не против заняться моими фигурками?

– Конечно, тетя Джози.

Моей тете обычно и дела нет, против я или не против. И лапушкой она меня обычно не зовет.

– К чаю придет преподобный Миллер. Постарайся, чтобы фигурки мои так и сверкали, хорошо?

– Да, тетя Джози.

Нет, не статуэтки ее волнуют. Ей главное, чтобы я, вытирая пыль, не слезала с табуретки, держалась подальше от двери гостиной и не могла ни подслушать, о чем она говорит, ни подсмотреть, что она делает. Дверь гостиной закрывается неплотно. Два дня подряд лил дождь, и дерево разбухло от сырости. Если согнуть колени и вот эдак вывернуть шею, можно разглядеть в щелочку тетю и Альму Макинтайр. Они сидят за кухонным столом. Тетя держит конверт на свету.

– Это кража, Джози, – слышу я голос миссис Макинтайр. – Мы воруем почту Эмми Хаббард.

– Ничего мы не воруем, Альма. Наоборот, помогаем. Пытаемся выручить ближнего. Вот и все, – возражает тетя.

– Арн Сэттерли вручил мне письмо, как раз когда я закрывалась на обед. Я должна положить его в мешок с исходящими не позже двух часов, иначе Эмми не успеет его сегодня получить.

– Положишь, Альма, положишь – это всего минуту займет.

Тетя еще что-то сказала, но понизила голос, и я не могла разобрать. Я слезла с табуретки и передвинула ее ближе к двери.

– У тебя все в порядке, Мэтти? – прокричала тетя.

– Да, тетя Джози. Просто передвинула табуретку.

– Не придвигай ее вплотную к двери. Там пол неровный, а табуретка валкая. Не дай бог упадешь, милая.

– Не упаду, тетя Джози.

Валкая значит «шаткая», «ненадежная», так чаще говорят о лодках. Миссис Пэрриш не разрешала нам использовать такие слова в сочинении, а вот мисс Уилкокс разрешает. Она говорит, это диалектные слова. Говорит, Марк Твен великолепно разбирался в диалекте, который был в ходу на реке Миссисипи, и этот его талант навеки изменил нашу литературу: необразованный бездомный мальчишка заговорил как необразованный бездомный мальчишка, а неотесанный пьяница – как неотесанный пьяница. Я решила, что моим словом дня станет валкий, хотя словарь предлагал мне «откровенность». Сомневаюсь, что я отыскала бы в словаре слово валкий. Или затхлый – так говорится о масле, когда оно становится несвежим. Или блажить, что значит «орать дурным голосом» – такой громкий, со слезами, крик, какой испускает Бет, когда не может добиться своего. А еще жуковатый, что значит «расчетливый», «хитрый», «лукавый» – так говорят, например, о выражении лица. Должно быть, как раз такое выражение появилось сейчас на тетином лице, потому что миссис Макинтайр вдруг вскрикнула:

– Джози, не смей!

– Тише, Альма.

– Джозефина Эйбер, прошу вас вспомнить, что я – государственная служащая, присягавшая соблюдать законы этой страны, а нарушать неприкосновенность государственной собственности – значит попирать эти самые законы!

– Альма Макинтайр, а я попрошу вас вспомнить, что наше славное государство существует для народа и по воле народа – ведь так?

– А это тут при чем?

– При том, что я – народ, Альма, а потому я и государство. Зарплату тебе платят из моих налогов, не забывай об этом.

– Право, не знаю, что и думать.

– Помилуй, Альма, никогда не считала тебя бессердечной особой. Неужто тебя не волнует, что станется с бедной, беспомощной женщиной с шестью детьми и младенцем на руках? Неужто тебе это совершенно безразлично?

Я усмехнулась. Моей тете уж точно плевать, что случится с Эмми Хаббард, ей просто непременно требуется сунуть нос в чужие дела.

– Да нет же, меня это очень волнует!

– Ну так вот.

– Хорошо, хорошо! Только поторопись!

Я услышала, как чайник наполняется водой, и догадалась: они вовсе не чай пить собрались. Из их разговора я уловила, что Арн Сэттерли направил Эмми Хаббард письмо, а если отправитель – Арн, а получатель – Эмми, то речь в письме, разумеется, о налогах.

– Альма, смотри! О, боже мой! Арн Сэттерли собирается продать землю Эмми Хаббард с аукциона!

Я замерла, позабыв о пыли.

– Не может быть!