Северный свет

– Я говорил с мистером Сперри. Ты будешь подавать еду в столовой, и помогать в кухне, и убирать в комнатах, но возле бара чтоб духу твоего не было, слышишь? И от танцевального павильона держись подальше.

– Хорошо, папа.

Чем я, по его мнению, собираюсь тут заниматься? Опрокидывать в себя рюмку за рюмкой и отплясывать квикстеп?..

– Если что-то случится и ты захочешь вернуться домой, сразу дай мне знать. Не вздумай идти пешком с этим баулом. Я приеду и тебя заберу. Или Ройал. Кто-нибудь из нас.

– Со мной все будет в порядке, папа. Точно.

Я выбралась из повозки. Папа тоже. Он вытащил мой саквояж, проводил меня до двери, ведущей в кухню, и заглянул внутрь. Я ждала, пока он отдаст мне саквояж, но он не отдавал – прижимал его к себе.

– Ну что, ты заходишь или нет?

– Мне нужна моя сумка, пап.

Потянувшись за саквояжем, я заметила, как крепко папа стиснул его в руках – даже костяшки побелели. Мы не из тех, кто любит целоваться, что папа, что я, но тут мне захотелось, чтобы он хотя бы обнял меня на прощание. Однако он только пнул землю носком башмака, плюнул, велел мне вести себя прилично, сел в повозку и уехал, ни разу не обернувшись.

Стропти́вый

Я увидела ее, когда убирала со стола. Монетку в десять центов, дайм. Рядом с сахарницей. Я подняла ее и побежала догонять женщину, только что вставшую из-за стола.

– Мэм? Простите, мэм! – окликнула я.

Она остановилась в дверном проеме.

– Вы забыли это на столе, мэм, – сказала я, протягивая ей дайм.

Она улыбнулась и мотнула головой:

– Это тебе.

А потом она повернулась и вышла из столовой, а я не знала, что мне делать. Стряпуха напоминала нам десять раз на дню: все, что мы находим, возвращать гостям – деньги, украшения, пуговицы, что угодно. Но как мне вернуть монетку, если владелица не хочет ее брать?

– Клади в карман, дурочка, – послышалось сзади. Это был Уивер с огромным подносом, полным грязной посуды. – Это называется чаевые. Их оставляют за хорошее обслуживание. Так что это твое.

– Правда?!

– Да. Но если ты сию минуту не вытрешь этот стол и не потащишь свою задницу обратно в кухню, это будут твои первые и последние чаевые, – он пошел дальше, потом обернулся и сказал:

– Необузданный.

– Непокорный, – ответила я, торопливо вытирая стол.

Возвращаясь в кухню, я секунду помедлила у дверей, вспоминая, какая из них вход, а какая выход. На меня уже наорали за то, что я вышла не в ту дверь. С трудом удерживая на плече тяжеленный поднос, я толкнула нужную дверь, но Стряпуха все равно на меня набросилась:

– Улитка на костылях – и та быстрей бы поворачивалась! На десятый стол нужна вода, сливочное масло и булочки! Давай, Мэтти, не спи на ходу!

– Извините, – сказала я и, пройдя мимо остальных девочек сквозь клубы дыма и пара из массивной черной печи, с грохотом поставила поднос возле раковины.

– Не громыхай! – прикрикнул на меня Билл, мойщик посуды. – А это еще что? Надо сперва соскрести объедки, потом составить тарелки в стопку. А у тебя тут все вперемешку!

– Извините, – снова промямлила я.

Я поспешила к печи, поскользнулась на ломтике помидора и, пытаясь удержать равновесие, врезалась в Генри, нового помощника повара, который, как и я, появился в «Гленморе» совсем недавно, всего лишь за день до меня, а сейчас тащил корзину с омарами. Генри, сообщила нам миссис Моррисон, учился у поваров в лучших ресторанах Европы, так что «Гленмору» неимоверно повезло его заполучить.

– Майн готт! Осторошно! – крикнул он.

– Извините, – прошептала я. – Виновата…

– Еще как, – бросил Уивер, пробегая мимо.

– Уивер, Ада, Фрэн, разбирайте подносы! – заорала Стряпуха. – Разносите заказы!

Я схватила чистый поднос, блюдце с маслом только что со льда и графин воды.

– Неуправляемый! – крикнул мне Уивер по пути в столовую.

– Буйный! – парировала я.

Наша традиционная дуэль. Словом дня было строптивый. Я уже поняла, что продолжать мои любимые игры со словами в отеле будет нелегко. Утром я еле успела умыться и заплести косы – где уж тут заглянуть в словарь.

Но я все равно вызвала Уивера на дуэль – из вредности, после того как узнала, что он зарабатывает в неделю на целый доллар больше, чем я. Я спросила, как ему это удалось, а он возьми да ответь: «Никогда не соглашайся на то, что тебе предлагают, Мэтт. Всегда проси больше». Снял кепку, перевернул и жалобно произнес: «Пожалуйста, сэр, дайте еще немножко», подражая Оливеру Твисту. «Не забывай, к чему это привело Оливера», – проворчала я в раздражении: как все-таки умеет этот Уивер понемножку подстраивать мир под себя. Просто потому, что ему хватает дерзости.

Я бросилась к печке, сдернула сверху корзинку, застелила чистой салфеткой. Стала доставать горячие булочки – и обожгла пальцы. На глазах выступили слезы, но я не осмелилась издать и звука.

– Генри! Разогрей это, ладно? – крикнула Стряпуха, и над моей головой, одна за другой, проплыли три консервные банки.

– Что это есть? – проорал Генри.

– Сгущенное молоко. Для карамельного соуса, – проорала она в ответ.