— Товарищ майор, да тут неувязочка выходит. Дагилевский показал, что слышал их телефонный разговор с убитой. Получается, Погосян не врёт. Звонила она ему и просила в дом войти, её подождать. А эксперт говорит, что в это время она уже ни звонить, ни говорить не должна бы. Потому как умерла. Может, и не она это умерла? У неё, оказывается, сестра-близнец есть.
— Какой близнец? Ты спятил?! К чему тебе копать этого близнеца? Что ты мне голову морочишь? Фантастики начитался?
— Товарищ майор, вы дослушайте, — упрямо гнул своё занудный следователь. — Дагилевский показывает, что Погосян недолго пробыл в доме. В смысле, не успел он, по всей вероятности, убить.
— Да ты что, охренел? Сколько требуется времени, чтобы дать бабе замком по голове? Одна секунда.
— Да я не об этом. Но ведь надо было как-то прийти к этой секунде. Разозлиться, что ли, поскандалить для начала. А для этого время нужно.
— Да он месяц скандалил и злился на неё!
— Это понятно, товарищ майор. Но приехал же он уже на мировую и деньги забрать. Дагилевский показывает, что стоял он спокойный, как сфинкс, и вошёл с умиротворённым лицом. А потом выскочил как ошпаренный.
— Да кого ты слушаешь? Вора-рецидивиста Дагилевского? И кому веришь? Убийце? Где ты видел хоть одного преступника, чтобы он тебе сознался в преступлении? В кино? У тебя хоть один добровольно сознался? Пока к стенке не прижмёшь, не навесишь по яйцам, никто не признаётся, вроде ты сам не знаешь. Я сказал — выполняй. Будет Погосян отвечать за преступление. Иди, работай с ним, хватит философию разводить, сфинкс грёбаный!
— Товарищ майор, а я видел, как из морга родители Эльвиру забирали. Специально ходил. Надел халат белый, вроде я санитар, и посмотрел ещё раз, потому что подозрение у меня закралось, что это не Эльвира, а сестра её. Ещё в первый день на опознании. Мать тогда вскрикнула на татарском и долго причитала, но чаще всего повторяла: «Севиль, Севиль!». А я спросил потом у Рефата нашего, что означает Севиль, он и ответил: имя такое татарское. «Любимая» значит по-ихнему. Я подумал: почему она ни разу не сказала «Эльвира»? А всё Севиль да Севиль. Это же имя её второй дочери, оказывается. Вот и решил ещё раз поговорить с родителями. А сегодня мать ведёт себя как-то подозрительно, как будто боится чего-то.
— Ну? И чего она боится?
— Я, товарищ майор, думаю, она боится за вторую дочь — Эльвиру, которая жива. А вместо неё убили Севиль.
— Ты это серьёзно?
— Да, товарищ майор. Я спросил у неё, где сейчас вторая дочь. Она так сразу изменилась в лице. Говорит, в Америке живёт, уже третий год. Замужем за американцем.
— Ну, а убийца кто, по-твоему?
— Я пока не знаю, товарищ майор, но мысли есть. Думаю, если правильно копать, до убийцы можно докопаться. И ещё, они так поспешно похоронили дочь, даже сестру не вызвали на похороны, Очень уж далеко, говорят. А у меня, товарищ майор, соседка в Америке живёт. Так я её чаще, чем свою тёщу вижу. Каждый месяц, как челнок, мотается туда-сюда. Ей не далеко. А здесь к сестре на похороны приехать, поддержать убитых горем родителей — далеко. Нет, товарищ майор, здесь копать надо.
— Значит, так, сучий сын, слушай сюда и внимательно. Ты мне ничего не говорил, я этого бреда не слышал. Берёшь лопату и в выходной к чёртовой матери — к тёще на огород, там копай! А здесь я буду решать, кто кого убил! Ты соображаешь, что несёшь? Тебе мать убитой официально заявила, что это не Эльвира, а Севиль, гражданка Америки?
— Нет, товарищ майор, не заявила, — потупился Ветров.
— Так вот, когда она причитала над телом дочери: «Севиль-севиль», то имела в виду — любимая! И ещё, чтоб ты знал, мусульмане хоронят своих сразу на второй день, не так, как христиане, — на третий. Поэтому нет смысла сестру дёргать из такой дали, навряд ли успела бы приехать. Кстати, на кладбище хоронить у них идут только мужчины. У нас уже половина райотдела мусульман, пора бы знать эти вещи. Пшёл вон с глаз моих, чтоб я больше не слышал ни о каких американках убитых в моём районе! И чтоб сегодня же разобрался с Погосяном. Он убийца и пойдёт под суд! Или ты положишь своё удостоверение на стол!
Всю неделю Алина кружилась как белка в колесе. Она, конечно, понимала, сколько времени и энергии потребует выставка, но не до такой же степени! Мелочи, о которых она не подозревала, рождались ежедневно. И вся эта кутерьма вытеснила из памяти события, связанные с новой знакомой — Севилью.
Аренда помещения для экспозиции ей ничего не стоила — друзья помогли. Ей вообще всю жизнь везло на хороших людей. Может, она притягивала их к себе? И кто знает, кто получал больше от такой дружбы? Вот и здесь нашлись люди, готовые вложить свой капитал в неё. Если задуматься, они не только ничего не теряют, а даже наоборот. Но Алина не думала об этом. Главное — дело. И сейчас ей нужно было решить с оформлением залов. Сначала она считала, что кроме её картин здесь ничего не должно быть. Но потом, как всегда, по ночам её начали посещать идеи одна лучше другой, и она решила сделать нечто новое, не похожее на другие выставки.