И тут же еще один громкий и басистый. В сторону ушел внедорожник, за ним "тойота". Двенашка нетвердо заметалась по дороге, рыская по полосам. И едва не угодила под грязный непробиваемый борт "КАМАЗА". Снова раздался визг пережигаемых покрышек. И сопровождаемая гудками, битая машина, наконец, свернула в первый попавшийся переулок, исчезнув из виду.
Мезенцев проследил за машинами, чудом избежавшими ДТП, и тут впервые понял что такое ответственность.
Она тяжелым кулем свалилась ему на плечи, придавила бетонной плитой.
— У тебя что в голове?! Ты зачем садился к ним в машину? Они же пьяные, ты что с ними разбиться хотел?!
Глаза у мальчика были растерянные. Ян недоуменно пожал плечами:
— Да ты что, я же умею с пьяными разговаривать. Я сто раз разговаривал! — шепотом, покраснев "объяснил" он. И еще тише, как большую тайну, добавил, — Лиза часто пьяная бывала.
Мезенцев распалился:
— Ян, ты одного пьяного человека видел. Родного! Что ты сравниваешь?! Это чужие люди, ты же их не знаешь!
Но мальчик неопределенно пожал плечами:
— Им просто на выезд надо, они в театр ездили, а потом заблудились. И показать просили.
— Зачем ты вообще с ними разговаривал?! — мысленно схватился Мезенцев за голову.
Тот удивился еще больше и растерянно почесал переносицу:
— Ну они же спросили… они к остановке подъехали. — Ян совершенно не понимал что сделал не так и в чем его проступок. Он жил в каком-то совершенно своем мире заполненном представлениями о людях, почерпнутыми из книжек и собственного разумения одиннадцатилетнего ребенка.
Мезенцев только сейчас начал понимать до какой степени тот не социализирован.
— Ты мне объясни: почему другие дети к ним не подошли? Там полно детей на остановке было!
Мальчик пожал плечами и Мезенцев ответил за него сам:
— Да потому что нельзя вот так просто подходить к кому попало! Нельзя разговаривать с незнакомыми, с пьяными, нельзя садиться в чужие машины, брать у незнакомых людей вещи. Это все знают!
— Почему? Ведь это не вежливо! Если тебя спрашивают, то надо ответить! — мальчик непонимающе замотал головой, — ведь Нелли разговаривает с Иваном Петровичем, и брат Алеша с детьми дружит и с Колей, и князь Мышкин…
— Это в книжках!
Мезенцев попытался вспомнить, что в детстве говорила мать на тему "почему", но не смог. Он уже вырос с этим знанием. Этот постулат был вколочен еще в том возрасте, когда не задают вопросов, а слепо впитывают родительские наставления. Это не надо было объяснять.
А в одиннадцать Ян вполне естественно требует объяснений — причинно-следственной связи. Вот и объясни ему почему книги расходятся с действительностью.
На первых курсах вместе с Никитой учился его приятель — Пашка Васильев. Потом их разделили потоки и Пашка ушел на "уголовку", теперь работал в прокуратуре, в основном "по детям". Последнюю пару лет они изредка встречались за пивом и естественно говорили о работе. И тогда все рассказы Павла сводились к тому, что: тут ребенок пропал — там, в лесу труп нашли — в овраге портфель. Там расчленили — в парке нашли руку, в стовке ногу, здесь забили, собаки загрызли, разбитой бутылкой зарезали, машиной сбили и бросили.
Вот и попробуй объясни.
Мезенцев с трудом взял себя в руки и постарался заговорить спокойно:
— Слушай, ты же взрослый пацан. Сам понимаешь, что нельзя садиться в машину к чужим, уж тем более к пьяным. Ну думай уж, прежде, чем делать.
Тут сбоку оглушительным паровозным гудком просигналил автобус, закончивший сгружать-загружать пассажиров, и Мезенцев, наконец, спохватился, что и сам стоит под знаком, поспешно трогая с места.
Достоевский. Какое отношение он имел к реальной жизни? Как мог помочь одиннадцатилетнему мальчику справиться с обычными бытовыми вопросами, с которыми каждый ребенок сталкивается ежедневно. И которые для других детей не несут никакой опасности и не представляют проблем.
— И хватит уже читать то, чего не понимаешь! — в сердцах бросил он напоследок.
Всю дорогу до дома Мезенцев объяснял и объяснял, тщательно подбирая слова, в ответ на которые Ян послушно кивал. Но было в этом послушании что-то бездумное, будто он так до конца и не проникся. Будто заучивал алгебраическую теорему, доверяя учителю, что-то сродни "ну раз вы так настаиваете, я конечно соглашусь".
На следующий день Мезенцев купил ему телефон. Самый простой и дешевый — с деньгами было несколько туговато. Но покупал не в порядке баловства, а для собственного спокойствия. Раз появившись это тяжелое чувство ответственности никуда не уходило, затаившись тяжелым кулем где-то на дне желудка и то и дело прорываясь беспокойством. Так что лучше было сейчас купить телефон на последние деньги, чем ждать получки и нервничать.
Простоту и дешевизну он постарался искупить брелоком в виде человека-паука. Сам бы конечно не догадался, но посоветовала продавщица. Улыбнулась, спросила сколько лет мальчику и выбрала из многоэтажной елки, стоящей у кассы. Сказала, что должно понравиться.
Яну не понравилось. При виде брелока он скорчил презрительную гримасу и недовольно надулся:
— Это для маленьких. Я такую ерунду не смотрю.