Съевшие яблоко

— Да она же ведьма! Она на тебя колдует, а ты и рад стараться!

— Идиотка! Дебилка, тебя слушать противно!

— Сволочь, какая же ты сволочь! Если бы я знала…

— Кто захочет жить с такой идиоткой? Тебе лечиться надо, кретинка!

Дрожащими руками, часто поверхностно дыша, нащупала девочка телефон и вытащила его из кармана. Ей уже не было стыдно, и не было страшно, что над ней посмеются или пожалеют. В эту минуту она не боялась ничего.

Кроме криков родителей за стеной.

"У меня родители ругаются", — написала она и, не замешкавшись, отправила сообщение.

— Сука! Истеричка! Да кому ты нужна, убогая?

— Мразь, ублюдок, сволочь! Ты мне всю жизнь угробил! Она тебя тоже бросит! Высосет все деньги и дальше блядовать побежит! Старый идиот, да ей же только бабки твои нужны, тачка, квартира! Прошмандовка деревенская!

— Да вы же сдохнете без меня! Дура! Глупая курица!

— Ненавижу! Ты мне всю жизнь изуродовал! Ах ты подонок, сволочь!

И почти сразу ей ответили: "У меня тоже Денис Матвеевич всегда с Лизой ругался".

Кира не знала, кто такой Денис Матвеевич, и не знала, кто такая Лиза. Но ей на мгновение стало легче. Когда такое случается в твоей семье — кажется, что это навсегда. Когда знаешь, что так было и у кого-то другого, понимаешь, что все пройдет. А значит, это пройдет и у нее.

"Пойди в ванную — ты оттуда не будешь слышать", — посоветовало следующее умудренное опытом сообщение.

Кира всхлипнула и поняла, что так и нужно сделать.

— Сука, истеричка, я тебя в дурдоме запру!

— Подонок! Чтоб ты сдох, чертов подонок!

Кира плотно закрыла за собой дверь ванной, заперла. Крики, окружавшие ее плотным кольцом стали доноситься, как сквозь вату.

По-прежнему звонко звучали только гудки телефонных сообщений:

"Воду включи, я всегда так делал. Она шумит — и ничего не слышно".

Струя, забившая по белому дну ванны, разлеталась мелкими брызгами, шумела и била по ушам. Зажурчал поток, уходящий в слив. Заглушая и перебивая речь, доносящуюся из квартиры.

— …ко

— … раз…

— по…

— нена…

"А еще не выходи, пока они не перестанут".

"И кушать не ходи. А то тебя тоже ругать станут".

"Не выходи пока кто-нибудь не уйдет из дома"

Кира не выдержала и разревелась.

64

— Платит-то сколько? — Еж сноровисто выкладывал из пакетов колбасу, сыр, пиво — в общем всю ту закуску, которую обычно приносят на ночные рабочие посиделки дома у коллеги.

Мезенцев достал ту самую невероятно дорогую бутылку коньяка.

— Четыреста.

Не бог весть какая сумма для московского-то адвоката. Но у Мезенцева это был первый такой клиент. Причем свой собственный, в обход конторы.

Потому и пили и обсуждали, так сказать, на нейтральной территории.

— Ну что, тоже деньги, — тактично, но без видимого восторга сообщил Еж. Для него это был практически месячный заработок или во всяком случае сумма не так уж сильно его превышающая.

Поэтому не так стыдно было, что закуску всегда притаскивал именно Кондратьев.

— Клиентов бы тебе побольше, — хмыкнул тот. — База нужна.

— А где ее взять? — скептически скривился Мезенцев, — мне и этот-то достался чудом. — В самом деле, клиент вышел случайный, через знакомых-знакомых, просто повезло, — да и где я столько времени возьму? И так дома уже не бываю.

— А дело, Мальчик-с-бородой, не в том сколько, а в том каких, — менторским тоном пробурчал Кондратьев, зажевывая колбасный хвостик, — нужны тебе, друг мой, время и удача.

Мезенцев рассмеялся, а Еж загадочно хмыкнул:

— Зря смеешься, Мальчик-с-бородой: будет день — будет пища. — И, глянув на бутылку, скомандовал, — наливай.

Тот согласно кивнул и принялся выкручивать пробку. Она с тугим богатым хлопком выскользнула из горлышка и в воздухе повис едва уловимый терпкий аромат. Голова закружилась от осознания стоимости потребляемого.

— А ну-ка дай сюда, — протянул руку Еж, выхватил бутылку и безо всякого политеса нюхнул горлышко: прислушался к ощущениям, довольно крякнул, — пор-ро-ода, пища богов, — протянул он. И принялся разливать невероятный коньяк по кофейным кружкам.

— А что за дело-то? — бросил он, когда уже отставил бутылку и приготовился пригубить.

— Да так, — Мезенцев неопределенно пожал плечами, и повинуясь Кондратьевскому "ну, за первый человеческий заработок", чокнулся и отпил.

Коньяк как коньяк. Мезенцев ничего особенного не различил. И привычно закусил куском колбасы, продолжая говорить с жестким ломтиком во рту:

— Дело как дело. Деньги брать стыдно.

— А что так? — Еж "напиток богов" оценил по-другому: отпил медленно, смакуя. Покрутил в руках кружку с видами Воронежа, хмыкнул и потянулся за лимоном.

Мезенцев раскрыл было рот, но с мысли его сбила просунувшаяся в дверь встрепанная макушка:

— Я в коридор выйду, ладно? — Янка заглянул в кухню.

Пили там, прикрыв за собой дверь. Не подавая плохих примеров медленно-подрастающему поколению.