Съевшие яблоко

— Да, иди, — не подумав, кивнул Мезенцев и вернулся насущному, — обычное дело. Дурак строительством каким-то занимается. Да я толком не разбираюсь, то ли покраска, то ли штукатурка. В общем как всегда — генподрядчик деньги у заказчика взял, двадцать субчиков нанял. Аванс заплатил хорошо, первую процентовку закрыл. А вторую уже нет. И денег не платил. Эти дураки, нет чтобы сразу свернуться, контракт закрыли. На завтраках. А когда, собственно, хватились, там уже — пфф, — издал Мезенцев губами презрительный свист-плевок, — ни денег, ни активов. Идите, судитесь. Говорю ж, лох. Деньги брать стыдно.

И снова потянулся разливать коньяк.

А Янка, воспользовавшись неосторожным разрешением, выскочил в коридор. Где у него были очень-очень важные дела.

Дети сидели в коридоре на холодном подоконнике и обсуждали свои детские секреты, которые никак нельзя раскрывать взрослым.

Кира зябко куталась в легкую не по погоде куртку, сжимала и разжимала заледеневшие на холоде пальцы и смотрела в пол. Выглядела она несчастной, потерянной и понурой.

— Я в электричке замерзла, — потерла Кира ладошки, будто оправдывалась.

Мальчик замялся и неуверенно спросил:

— А дома ругаться не будут?

— Не знаю, — буркнула она, не поднимая глаз.

Ян заерзал. Короткий жизненный опыт еще не подсказывал ему как себя вести. Кира была такая расстроенная. И мальчик конфузился и мялся, пытаясь придумать что сказать.

— Ты не волнуйся, — неловко посоветовал он, ковыряя пальцем скол на откосе, — я Никиту попрошу — и мы тебя до станции довезем. И на электричку посадим. Никита хороший, он даже может тебя сам отвезет. На машине.

Кира нехотя кивнула, хотя ей было все равно довезут ее до станции или до дома. Ведь отцовская машина с резным оберегом на стекле и привычным уютным запахом кожи и одеколона за ней точно не приедет. А остальное все равно.

В Москву она приехала одна, никому ничего не сказав. На станции, на перроне, входя в вагон у Киры сжималось сердце — она ждала, что вот-вот позвонит мама, а потом папа. И оба они испугаются и будут спрашивать где она и почему не пришла из школы. Будут волноваться, переживать. И ругать ее.

Но она села в электричку, доехала до Москвы. А никто так и не позвонил. И ей захотелось плакать.

Кира не пошла к бабушке — папиной маме и не поехала к тете Оле, которая тоже жила в Москве. Они бы не поняли ее и стали ругаться, сами названивать родителям. И Кира не смогла бы объяснить почему именно не нужно этого делать. Вместо них, девочка позвонила однокласснику Романову — ведь он сирота, он поймет.

— Они не заметили даже, — не хотела, но всхлипнула Кира.

Мальчик протянул:

— Никита бы заметил.

В спины холодно дуло из щели под окном. Ян упирался в пол носками кед и чертил замысловатые узоры на грязной плитке.

— Твой дядя о тебе больше заботится, чем обо мне родители, — полным обиды и горечи голосом протянула Кира. В глубине души она не верила, что так оно и есть, но сейчас ей мстительно хотелось думать, что это правда.

Мальчику не хватило такта и понимания промолчать, он кивнул и категорично объяснил:

— Это потому, что я ему не родной.

Кира, до того полностью поглощенная своими переживаниями, впервые удивленно к нему обернулась:

— Не родной?

Все считали, что Ян живет у дяди. А он оказывается такой — усыновленный. Девочка, не замечая того, уставилась на одноклассника с настойчивым любопытством. Ей еще не приходилось видеть детей, которые живут не со своими родными, которых взяли. И в этом факте было что-то странное, неестественное. Казенное. Будто его передали, как вещь или чемодан.

— Правда, — Ян беззастенчиво и даже гордо кивнул. — Он меня просто так взял, потому что захотел. — И уверенно добавил, — потому что я особенный. — И сделал парадоксальный вывод, — не родных, тех которых берут — больше любят. Ведь свои они разные бывают — а вдруг не понравятся. А когда берут, то выбирают — и берут особенных.

Кира хотела возразить, но не нашлась. По его логике получалось, что возможно это она — Кира — какая-то не такая, не совсем такая, какой хотели бы видеть ее родители. А вслед за этим пришла и другая, очень странная и неприятная мысль. А что если дело в ней? Что если это она разочаровала отца и теперь он уходит как раз из-за нее, из-за Киры, которая оказалась не такой, какую дочку папа хотел бы иметь? И поэтому он не хочет больше их семью?

А вот Яна наверняка взяли потому что он и в самом деле особенный. Кира никогда не видела никого, такого же умного, как Романов.

— А ты их любишь? — неожиданно спросил мальчик и робко заглянул девочке в глаза.

На мгновение Кире захотелось выкрикнуть: "ненавижу их, они про меня совсем не думают". Но, так ничего и не сказав, она сникла.

Ян помолчал, подумал, а потом, как-то очень тяжело вздохнув, протянул:

— Я Лизу тоже очень люблю.

Каждый погрузился в свои мысли и в коридоре повисла тишина.

— Ну и чего тебя не устраивает? — продолжалось застолье в квартире.

Кондратьев уже убрал коньяк. Его выпили буквально по паре глотков. Странно, но Еж никогда бы не стал напиваться в той квартире, где были дети.