Съевшие яблоко

Сама она уже устала бояться и переживать. Устала сочувствовать другим. И потому безжалостно спросила:

— А если бросит? Что с тобой будет? — и прагматично предположила, — обратно к профессору?

Но мальчик так рассудительно мыслить не мог. Ведь это касалось его жизни — и даже не так — это была вся его жизнь, без остатка.

Он как вкопанный остановился посреди дорожки и громко с обидой выкрикнул:

— Не будет этого! Не говори так! Я с тобой вообще больше разговаривать не буду, раз ты такая дура! — и, сорвавшись с места, припустил к станции.

Кира посмотрела ему вслед и ей стало стыдно. Но где-то глубоко внутри, едва слышно.

Девочка пожала плечами и поплелась в сторону дома. Все равно они завтра помирятся — так кончался каждый или почти каждый их разговор. А если Ян пока не хочет верить, что и его могу бросить взрослые — то рано или поздно все равно поверит. Взрослые всегда бросают.

Во всяком случае, так теперь казалось Кире.

А дома ее ждала неожиданная радость. Там, у подъезда, у самой двери стояла отцовская машина. Кира никогда бы ее не перепутала, ни с чьей. Такой родной и знакомой она была.

Папа приехал! Девочка подхватила покрепче лямки рюкзака и бегом кинулась к дверям. Была еще даже не суббота, а он приехал, чтобы забрать ее раньше. И это ничего, что придется пропустить завтрашние уроки — ведь нет ничего радостнее приезда папы.

Кира бегом, забыв про лифт, взлетела на свой этаж.

— Да ты сама во всем виновата! Если мужик из семьи уходит — виновата всегда баба! — неслось из-за двери. — Бревно! Чмошница и выглядишь, как чмошница! Да ты мне благодарна должна быть по гроб жизни, что я тебя столько лет терпел! Спасибо должна говорить! До тебя же дотронуться противно! Ты посмотри во что ты превратилась — старая корова! А я тебя всю жизнь содержал! Да я тебе…

Отвечала мать или нет, но слышно ее не было. Кира стояла у двери, прислонившись лбом к холодному металлу и слышала только крики отца:

— Свинья! В грязи уже задохнулась! В квартиру зайти противно! Ребенком собственным не занимаешься! А мне еще претензии выкатываешь! Сама ничтожество и дочь такую же растишь! Будет такая же как и ты!

Наверное, мать и не отвечала. Кира бы тоже не смогла. А отцовский крик все продолжался — яростный, нетерпеливый, подавляющий волю к сопротивлению.

— Бросили ее! Бедная, несчастная! А кто виноват?! Сама виновата — больше никто! Кому ты такая нужна?! Ребенком я не занимаюсь! Да ты отца лучше меня в жизни бы не нашла! Я твою работу делать не собираюсь! Это ты должна ребенком заниматься! Хочешь вообще уже за мои бабки нихера не делать! И чтобы я еще дочь за тебя растил!

Кира медленно, через силу оторвалась от двери. Развернулась и пешком побрела вниз по лестнице.

Ей сейчас было все равно куда идти, лишь бы не домой.

75

Мезенцев после первого свидания уже не мог отказать себе в том наслаждении, которое получал от женского общества. Он почти там же, еще в ресторане, пригласил Альбину в театр. Дальше — больше: кино, кафе, долгие ночные прогулки, бесконечные объятия на промозглом весеннем ветру. Эти свидания отрывали уйму времени, но и приносили массу удовольствия. Того внутреннего гормонального удовольствия, которое накатывает от одного присутствия рядом человека другого пола. Очарования приятной неги, волны теплоты, мягкости, самого аромата женщины.

— Как тебе спектакль? — Мезенцев галантно вел девушку под руку.

— Ничего, мне понравилось, — Альбина вежливо улыбнулась, пряча подбородок в пушистом меховом воротнике и сильнее прижимаясь к Мезенцеву, спасаясь от промозглого ночного ветра.

Молодой человек чуть повернулся, защищая ее от порывов, и рассмеялся:

— А по-моему полная ерунда.

Альбина глянула на него и облегченно захохотала:

— Точно. Зато компания хорошая.

Никита почувствовал, как к щекам приятно прилила кровь. Прелесть Альбины была еще и в ее детской непосредственности. Она всегда говорила то, что думала, даже когда не решался сам Мезенцев.

Они уже заканчивали вечер. Альбине надо было ехать к бывшей свекрови — забирать Павлика. А у него дома сидел обиженный на весь мир Ян, которого не повезли сегодня на ночь открытых дверей в обсерваторию, и тот объявил войну.

В соседнем сквере бурлили и кипели подростки-пятнадцатилетки и до молодых людей донеслись их разухабистые вопли. Они даже не мерзли.

И Мезенцев вдруг впервые подумал: ну какие, к черту, дети? Ну куда у них в таком возрасте дети? Им бы сейчас в пустую холостяцкую квартиру. Шампанское, впопыхах перестеленная постель, Альбина в мужской рубашке, доходящей до колен. Им бы жизни радоваться. И совсем не время и не возраст для детей.

— Ты меня подвезешь? — прервал его мысли голос Альбины.

— Конечно, — через силу улыбнулся Мезенцев.

— Только оставь на остановке. Ну ее, не хочу, чтобы она видела, что я с мужчиной приехала.

— Хорошо, — понимающе кивнул он, открывая дверцу машины. Но Альбина вдруг засомневалась:

— Слушай, а я тебя точно не отвлекаю? Я и такси могу вызвать. А то ведь ехать через пол города.

Минуту назад Мезенцев и сам так думал, но теперь горячо возразил: