Съевшие яблоко

Мать истицы сидела в коридоре и нервно ерзала, держа на руках причину конфликта. Никита машинально погладил трехлетнюю девочку по кудлатой головке, та подняла глаза и забавно улыбнулась, отчего стало видно, что у нее кривоватые передние зубы.

— И что теперь? — истица боязливо посмотрела на адвоката.

— В апелляцию пойдем, потом в кассацию. — Мезенцев ответил уверенным голосом, хотя внутренне особой уверенности не ощущал.

Доблестный отец семейства проболтался два года без работы и в петлю. А там сразу объявилась его сестрица, до того племянницу в глаза не видевшая. Приехала сразу со всеми: с сожителем, младше ее лет на пятнадцать, взрослой дочерью, взрослым сыном и сожительницей сына. И сходу заявила свои претензии на квартиру. Квартира принадлежала неходячему неговорящему деду, у жены сына права были птичьи. А выписать через подружку-паспортистку трехлетнего ребенка было плевым делом.

А дальше суд.

Тут и выяснилось, что жена умершего была проституткой, дочь — не дочь. Что ребенок в квартире не жил, в садик не ходил, в поликлинику не записан. И вообще, у матери истицы в аварийной комнате общежития трехлетней девочке будет лучше.

Впрочем, тут Мезенцев этих родственничков особо не винил — самим нужно было думать. Кто о вашем ребенке позаботится, если вы не можете. А если не можете — куда, спрашивается, рожали? Ну и папаша, конечно, хорош — тут слов нет.

Девочка захныкала, протянула ручки к матери и дернула ту за подол сарафана — ей было скучно:

— Мамочка, а мы когда домой пойдем?

Мезенцев мысленно ответил, что вы домой вообще скорее всего никогда не пойдете. Но вслух ничего не сказал. Только кисло проследил, как молодая женщина успокаивает капризничающего ребенка, хотя видно было, что саму ее трясет от волнения.

Он уселся на скамью, вытянув ноги, но ждать пришлось недолго. Телефонная связь работала отлично, через две минуты дверь в кабинет судебных заседаний снова распахнулась:

— Можете проходить, — помощница судьи гаркнула в коридор недовольным раздраженным тоном.

Все поднялись.

Первой в распахнутую створку рванула ответчица: радостная и уверенная. Будто заранее знающая результат. Ее завитые волосы торчали малопривлекательным колом, лицо лучилось от нескрываемого торжества. Безусловно она и ее семейство заслуживали квартиру умершего брата куда больше, чем его несовершеннолетний ребенок.

"Кого волнуют чужие дети?"

Решение выслушивали с разными чувствами. Ответчица подпрыгивая на месте от ликования, истица трясясь и то краснея то бледнея от страха. Один Мезенцев с тоскливым безразличием, он-то все знал наперед. Принято было парадоксальное решение: ребенок имеет право жить в квартире, но так как один ребенок жить не может отправить ребенка к опекуну. А по достижении возраста выписать.

Но Мезенцев почему-то думал уже не о процессе, не об апелляции и даже не об истице, а о Лизином Яне. Его вдруг начало беспокоить то, как мальчик доедет домой. Не перепутает ли расписание — он же способен шнурки на собственных ботинках перепутать, не опоздает ли на электричку. Как будет перебегать дорогу и спускаться в душную толпу метро. А на улице уже темно.

Едва дождавшись окончания заседания, Мезенцев резко засобирался.

Поехал к "Институту повышения квалификации": встретил, отвез на станцию, посадил в электричку. И только тогда вздохнул спокойно.

Может и не за всех чужих детей, но за этого он волновался.

49

На работу Мезенцев приехал ни свет ни заря, невыспашийся.

И сразу же увидел спину начальницы. Та шла с двумя мальчишками, по виду новыми студентами — они еще не знали конторской кухни и лучились энтузиазмом. Мезенцев же намеренно сбавил шаг, рассудив что встреча с начальством с утра — плохая примета.

Кондратьев же в приметы не верил и начальства не стеснялся. Он играл в футбол прямо перед стеклянными дверьми конторы.

От взрослого мужика поддающего мяч то коленом, то ногой, то локтем шарахались прохожие. Мезенцев даже не видя лица Марьи Павловны легко угадывал как наморщилась маленькая крысиная мордочка и губы сжались в куриную гузку.

— Взрослеете, как я посмотрю, — она на мгновение притормозила возле Кондратьева.

Тот добродушно осклабился:

— А как же, Марья Паллна! — поддал ногой мяч, — рад, что вы одобряете.

Та даже ничего не ответила. Скрипнула зубами и заторопила своих протеже. Кондратьев — сам учредитель, от него никуда не денешься. И Кондратьев приносил деньги — у него такая клиентская база, какой у самой МарьПалны нет. Репутация. Делить с ним фирму — контору гробить. Да и препираться чревато.

Начальница только в крайней степени раздражения покачала головой, распахнула дверь и, запихнув любопытную молодежь вперед себя, скрылась в фойе.

— Она тебя сожрет, — Мезенцев приветственно улыбнулся и чтобы не попадаться под удар крутящегося мяча вместо рукопожатия поднял руку.