Сезон крови

Джулия указала на стол, и я сел на один из стульев, а она поставила кипятиться чайник и, извинившись, вышла в коридор. Хотя я не видел ее спутника с тех пор, как мы вошли в квартиру, до меня донеслась резкая вонь разогретого героина. По всей видимости, мужчина тоже был где-то там, в глубине коридора, и загонял наркотик в остатки своих вен. Я все еще был потрясен тем, что Джулия меня вообще впустила, и не мог избавиться от тревожного ощущения, что она каким-то образом предчувствовала мое появление. Разумеется, это было совершенно невероятно, но только так можно было объяснить ее слова, «Я так и знала», когда я в первый раз заговорил о Бернарде, и то, что она практически без вопросов впустила в дом незнакомца. Вдобавок, сама квартира внушала смутную тревогу, так что мои нервы натянулись до предела, а по шее начали бегать мурашки. Хотя в неподвижном воздухе не чувствовалось холода. По правде сказать, только тогда я заметил, что все окна закрыты, и удивился – на улице стоял такой приятный весенний день.

Я почувствовал взгляд мужчины еще до того, как он появился из коридора и побрел к столу. Теперь он вел себя спокойнее, более сдержанно, но лишь потому, что едва мог соображать; с широкой, одурелой ухмылкой на лице, замедленно двигаясь, он сел и тяжело облокотился о шаткий стол. Казалось, он не способен о чем-либо разговаривать, так что я как можно ненавязчивее уставился на Библию. Как и прочие книги на столе, она была изорванной и потрепанной, а между страницами в беспорядке торчали закладки из бумажек для заметок.

Если не считать медленного, размеренного дыхания мужчины, в квартире было невероятно тихо.

– Ты никогда не спрашивал себя, – произнес он заплетающимся языком, – как ты здесь оказался, ну, типа, именно здесь, именно сейчас?

Я взглянул в его затуманенные глаза.

– В последнее время – особенно часто.

– Ты выглядишь… напряженным.

– У меня сейчас жизнь напряженная.

– А я вот что думаю, – сказал он, и при этом его глаза медленно закатились и закрылись, – я думаю, что беспокойство, типа, совершенно бессмысленная, типа, штука, понимаешь? Потому что… потому что оно, типа, дает нам такую, типа, иллюзию, понимаешь, гребаную иллюзию, что мы чем-то управляем, сечешь? Как будто мы на самом деле что-то решаем, да? Но в конце, типа, в конце концов из всего этого идет страх, так? А из страха идет замешательство. – Он открыл глаза, улыбнулся мне. – И я так думаю, что нам всем надо, типа, делать все что угодно, чтобы прочистить мозги. Понимаешь, о чем я, да?

Я мечтал оказаться как можно дальше от него, но продолжал смотреть ему прямо в глаза.

– Да.

– Думаешь о том, чего стоит совет какого-то наркоши, а? – Он сонно рассмеялся.

Меня отвлек скрип пола, и, обернувшись, я увидел, как Джулия прошла через кухню к ряду шкафчиков над единственной кухонной стойкой.

– Эдриан, помолчи, – холодно бросила она. Джулия переоделась в старые джинсы и легкий свитер и распустила волосы, едва достававшие до плеч. Когда мы только встретились, ее волосы были завязаны в хвост, открывая седые корни. – Чаю хочешь? – спросила она.

– Нет. Спасибо.

Она вытащила из шкафчика и поставила на стол две чашки, блюдца и сахарницу, потом отошла к холодильнику и возвратилась с небольшим кувшинчиком молока. Замерев на секунду, как будто собиралась заговорить, Джулия вернулась к кухонной стойке и принялась копаться в сумочке, пока не отыскала пачку сигарет и зажигалку. Она зажгла сигарету, стоя к нам спиной, и обернулась только после того, как сделала первую затяжку и со вздохом выпустила дым из легких.

Возраст не красил Джулию Хендерсон. Она не пользовалась косметикой и набрала вес. Вдобавок к этому, утомление и явные попытки скрыть естественную красоту под посредственной, даже непривлекательной внешностью придавали ей неряшливый вид. Джулия еще раз глубоко затянулась, и я заметил окрашенные никотином пальцы и ногти, сгрызенные почти до основания. Ей было на шесть лет больше, чем мне, то есть всего сорок четыре, но в нынешнем состоянии она выглядела почти шестидесятилетней. Нездоровой, опустошенной эмоционально и истощенной физически шестидесятилетней женщиной. Былое великолепие еще таилось под морщинами, пятнами и темными кругами; как будто каждое мгновение боли, страха, тоски и отвращения оставило шрам, напоминание о себе. Девятнадцатилетняя красотка давно сгинула, и вместо нее оказалась взрослая, вполне материальная женщина, которая продолжала жить, несмотря на очевидные трудности. И она явно больше не видела в канонах красоты с глянцевых обложек ни смысла, ни значения.

Джулия отбросила волосы с лица.

– Как ты меня нашел?

– Твой адрес есть в телефонной книге, но я не знал, что ты живешь в Кембридже, пока Брайан не сказал мне. Я повстречал его в Поттерс-Коув.

– Брайан. – Джулия произнесла имя так, будто оно были неприятным на вкус. – Он знает, что ты здесь?

– Нет.

Какое-то время она молча курила.

– Так зачем ты приехал?