Сезон любви на Дельфиньем озере

В то же время любовь на берегу Черного моря, где встречаются друг с другом люди молодые и увлеченные, резко отличается от романов, возникающих где-нибудь на северных широтах, например, в одной из столиц (для меня, коренной ленинградки, город, в котором я выросла, — это столица не номер два, а номер один). Да разве можно сравнивать хотя бы ту безрассудную страсть, которой когда-то воспылали мы с Сергеем, с тягучей и монотонной привязанностью, соединяющей меня с доктором А-Кимом! Летняя палящая жара, полуобнаженные тела, ласковая чувственность морских волн — все это действует как-то по-особому, и нежные чувства здесь вспыхивают, как подожженный спичкой сухой валежник. Порой кажется, что время здесь течет совсем в ином темпе, раз в десять быстрее, чем в той же Москве. Иногда от первого взгляда друг на друга до регистрации брака проходит неделя, как это было с Мишей Голевским и Машей — фамилию ее я забыла. Он приехал в Ашуко в качестве сезонного рабочего, а Маша была лаборанткой в составе группы ученых с Камчатки, изучавших сивучей.

Они увидели друг друга, влюбились — и тут же поженились. Естественно, расписаться так быстро им было непросто. Максим в качестве начальника экспедиции написал очень серьезную бумагу с печатью в местный сельсовет, где в красках расписал служебную необходимость, в связи с которой Машу и Мишу нужно поженить немедленно: жениху надо возвращаться в Москву, а невесту ждет ее работа на Дальнем Востоке. На свадьбе гулял весь дельфинарий, воспоминания об этом знаменательном событии сохранились в памяти гостей гораздо дольше, чем сама новая ячейка общества, которая распалась вскоре после того, как молодые снова соединились на нейтральной почве.

Да, немало юных и не очень сотрудников дельфинария нашли в Ашуко свою судьбу — хотя бы временную, но ведь и браки, заключенные после длительного знакомства, ухаживания и чуть ли не помолвки, распадаются ничуть не реже, чем самые скоропалительные союзы. Но я уже прошла тот период жизни, когда на каждого попавшегося на пути мужчину смотришь как на потенциального волшебного принца и не менее потенциального мужа — как будто это одно и то же! Нет, моя душа жаждала любви, тело — страстных прикосновений, а о будущем я предпочитала не задумываться.

Пусть от этого моего увлечения в Москве останутся одни воспоминания — но прекрасные воспоминания! Я даже не знала, женат ли Алекс, и не спрашивала его об этом, то есть не хотела спрашивать, потому что боялась ответа. Зачем? Не стоит портить себе настроение.

Но о любви мы с ним разговаривали. Я рассказала ему историю своего неудачного брака, но о докторе А-Киме не промолвила ни слова. Он слушал меня с вниманием и сочувствием, и я с удивлением поняла, что могу говорить о Сергее, как о постороннем, не испытывая душевной боли, и за это я тоже была благодарна Алексу.

Он мне, в свою очередь, поведал, что только один раз в жизни любил по-настоящему — давным-давно, когда ему было семнадцать лет. Как я поняла, он был влюблен в женщину, которая до сих пор осталась для него идеалом, и возможно, его чувства к ней до сих пор не остыли. Но меня это не волновало — я знала, что он не сравнивает меня с ней. Мы оба жили только в настоящем времени.

Ванда тоже ничего не смогла мне рассказать о нем такого, о чем бы я не знала или не догадывалась. Она познакомилась с Алексом совсем недавно, и у нее сложилось впечатление, что он — хороший парень. Впрочем, у моей тетушки все хорошие, такая уж у нее натура. Зато она деятельно взялась помогать мне. В тот же вечер, как я завела этот разговор, она пригласила меня с девочками в лице Ники (Вика задержалась на кухне) к себе на чай и позаботилась о том, чтобы Алекс тоже присутствовал.

Я всегда знала, что моя Ванда — прелесть, и еще раз убедилась в этом. Разговор зашел о давних временах, когда Ванда была еще молоденькой аспиранткой у старого знаменитого профессора, действительного члена множества зарубежных академий, которому в родной стране досталась доля зэка и весьма сомнительная посмертная слава — нет пророка в своем отечестве. Собственно говоря, разговор о нем завел Славик, пришедший вместе с Никой: его неуемную любознательность удовлетворить было просто невозможно, меня порою удивляло, как в его голове укладывается столько информации — и он при этом остается отнюдь не компьютером, а живым человеком.

Но надо знать мою тетушку — ее невозможно сбить с романтической стези. Она перевела разговор на то, как она вышла замуж:

— Надо сказать, Филипп Тимофеевич очень любил женщин. Не так, как, например, любит их Гера Котин, которому нужно только одно… Нет, он влюблялся в каждую — он был очень пылким мужчиной даже в старости, хотя, как говорила мне по секрету его жена Анна Александровна, в последние годы его увлечения были чисто платоническими, чего нельзя сказать о прежних его романах, которые доставляли его супруге немало огорчений.