Сезон отравленных плодов

Женя разрешает. Когда телефон звонит и из него звучит знакомый голос, сердце выгорает. Лопается лампочкой.

Илья говорит, что они все равно летели бы не «Сибирью». И все сорвалось, потому что они с Юлечкой поругались и расстались, отменили поездку. Позавчера она собрала вещи и съехала с квартиры, которую они снимали. Когда он говорит о Юле, в его голосе нет сожаления. Просто поссорились, поняли, что не созданы друг для друга, все к этому шло.

– Жаль. – Жене совсем не жаль, конечно. – Я имею в виду, жаль, что вы расстались, а не то, что…

– Я понял, – говорит Илья. – Ты что делаешь двадцать восьмого или, там, девятого? Если в Москве будешь, пойдем в кино?

Вот так вот просто. И Женя совершенно забывает о недавних страхах, о том, что выглядит влюбленной дурой, которая бежит по первому свистку. Это всего лишь кино, ничего такого. Всего лишь встретятся, посмотрят фильм.

Да, отвечает Женя. Да.

Фильм Женя выбирала с помощью Дианки, сказала, что познакомилась с парнем в институте. Мелодрамы и драмы они отбросили сразу – получился бы слишком откровенный намек. «Переполох в общаге» тоже показался неподходящим, голый мужик на афише сразу навевал всякое, оставался только «Евротур». Глупая комедия про студентов и путешествия, почему бы нет?

Илья согласился.

Наверное, он тоже не знал, что по экрану побегут нудисты и будет секс в туалете.

Женя и сама сбежала бы, но стыд-и-срам вдавливает ее в кресло в самом центре предпоследнего ряда, стыд держит ее голову прямо, не дает отвернуться, напоминает, что нельзя его показывать, нельзя. Опять все испортила, только и умеешь, что портить, говорит он папиным голосом.

Дура же, дура, повторяет Женя про себя. Какая дура.

За спиной на последнем ряду хихикают девчонки. Сочно хрустит попкорн, шуршит в ведре. Кто-то бьет ногой Женино кресло. Женя с Ильей соприкасаются плечами, и она чуть отодвигается. Место соприкосновения теперь горит.

А начиналось все не так уж плохо, они даже поболтали минут двадцать в кафе на втором этаже. Женя заказала чай, Илья что-то рассказывал ей об институте, она ему – про свою вечерку и работу секретарем. Все было довольно невинно, и неловкость почти прошла, а потом случились эти жопы на экране.

– Слишком много задниц, не? – Илья шепчет на ухо. Его дыхание согревает шею.

Женя смеется – больше на нервах, боится шевельнуться, ждет, когда Илья отвернется. Ей хочется обратно в безопасность.

Но он не отворачивается, она видит это краем глаза.

Он касается губами ее шеи, и мир растекается, дрожит. Уже нет кинотеатра, нет фильма на экране, нет хихикающих девушек за спиной и щелчков попкорна. Есть только масляный и плотный жар.

Женя находит его губы, целует их в ответ.

«Братислава, – говорят с экрана. – Столица Словакии. Занимательный факт – здесь Джимми поцеловал сестру!»

«Заткнись, заткнись, заткнись!»

16 2005 апрель

Уже на подходе к станции метро, похожей на белую кнопку, Женя всматривается в хмурых мужчин кавказской национальности, в слишком округлых женщин, под куртками которых может таиться гексоген. Последние шаги до вращающихся дверей она пройти не в силах, разворачивается и идет к проспекту Мира ловить машину.

– За двести до «Павелецкой» подвезете?

Водитель морщится, как будто от Жени воняет. Хотя на самом деле воняет из салона: табачный дым, три ароматизированные елочки висят на зеркале заднего вида, от этой смеси Женю подташнивает. На пассажирском сиденье обрезок ковра вместо чехла. Играет «Русское радио».

– Триста пятьдесят, – говорит водитель.

Делать нечего, надо ехать, иначе Женя опоздает. На нее и так уже косится начальство, делали выговор недавно. Женя на работе вкалывает, остается сверхурочно иногда, прогуливая институт, и переводит инструкции и договоры, хотя не обязана совсем, ей за это не доплачивают. Но каждый раз, когда Женя заглядывает в кабинет директора, желая попросить доплату, она теряет всю свою решимость.

Женя садится на обрезок ковра, закрывает дверь, которая издает несерьезный жестяной хлопок. Смотрит на свою руку. Из-под рукава выглядывает шрам на запястье. Он, этот шрам, гладкий, немного морщится, как будто кожу залили воском, а по краям пропустили нитку и присборили.

Водитель включает радио погромче, Свиридова поет о никто и никогда.

2004 август – сентябрь

Тридцать первого августа две тысячи четвертого стыд-и-срам наказал Женю впервые.

Она заехала на «Рижскую» к Алине, Дианкиной сестре, одолжила у нее платье. Хотела в нем встретиться с Ильей – он пригласил ее погулять в центре.

Дианкина сестра жила с родителями в сталинской извилистой трешке, укутанной в старые обои и книжные шкафы: Алина в одной комнате, которую раньше они делили с Дианой, мать в другой, отец ютился в третьей, не разведены лишь формально, все вместе собирались только на унылый вечерний чай. Недавно тетку какую-то приводил, сказала Алинка с пустыми грустными глазами, пока Женя примеряла платье. Скандал был такой, что пришлось валить из дома на ночь.