Сезон отравленных плодов

При виде милиции Женя съеживается, старается выглядеть как можно безобиднее, ждет: сейчас к ней подойдут, сейчас обыщут. Иногда расстегивает куртку: вот она я, под курткой нет ничего, и сумка небольшая, не надо на меня смотреть вот так. Ее мучит иррациональный страх: вдруг на нее подумают, что она тоже шахидка? Хотя у нее вполне славянская внешность.

Теперь она тратит много денег на такси. Иногда ее довозит Илья, но он не знает про «Рижскую», что Женя там была. Она ему так до сих пор и не сказала, боится, что он поймет предупреждение, и уйдет. А она пока не хочет расставаться. Это закончится, Женя знает, чувствует теменем, как сжимается структура, как звучно потрескивает воздух, и она молит ее: пожалуйста, еще хоть день или неделю, я знаю, я все знаю, но так же хорошо, так не было никогда еще.

Через месяц, два, три, десять им все равно придется разойтись, потому что никто их не одобрит. Между ними тонкий радужный туман, мираж, обманка. Помешательство, которое само исчезнет. Женя обещает, что справится с ним. Потом.

А пока пусть будет.

Она плачет над «Моей прекрасной няней» и прочим мылом – какое милое семейство, у нее-то так не будет никогда, не с Ильей, а без Ильи не надо ничего. У родителей она отвечает на его звонки, прикрыв дверь в комнату, – бабушка недавно поняла, что Женя с кем-то видится, с «женихом», говорит она и улыбается. Выведывает, сколько ему лет да как он выглядит, где учится и где живет.

Я не могу тебе сказать, бабуля, думает Женя. Вот это точно не могу.

Она бы хотела, чтобы Илья мог просто подняться на этаж, позвонить в дверь и спросить: «А Женя дома?»

Она бы хотела пригласить его на чай, показать всем – посмотрите, какой он, и он мой, ничей больше. Но это невозможно. Хотя Дианка в итоге все узнала. Вы ебнулись, сказала с восхищением. Вообще это же законом не запрещено, сказала. «В Средние века все короли на сестрах и родственницах женились, и ничего. Батя твой немного поговнится и перестанет».

Она убеждена, что у Жени с Ильей все серьезно, просто нужно время.

А Женя не знает. Дурное предчувствие покалывает и пузырится газировкой. Илью нужно принимать гомеопатически, постепенно увеличивая дозу, иначе будет отравление. Его нужно пить понемногу, как крепкий напиток, но Женя выпивает залпом.

Когда она ночует у родителей, Илья ждет ее на другой стороне проспекта Мира. Женя набрасывает куртку, влезает в туфли на тонких и красивых каблуках – те больно давят на пятки, через пару часов натрут до мяса, но у Жени в сумке есть пластырь. Я пошла, кричит, сегодня больше не зайду, и быстро ковыляет по лестнице вниз. Белая свадебная «девятка» стоит на парковке у остановки. Увидев Женю, Илья выходит, хочет обнять, но Женя прыгает в машину. Целует Илью там, под прикрытием тонированных стекол, долго, пока желание не становится болезненным.

Когда она ночует на съемной квартире, Илья поднимается наверх, съедает только что нанесенную помаду, сминает укладку и одежду. Женя садится к нему в машину, в бардачке которой уже лежат ее расческа, духи, гигиеничка, начатая упаковка мятных леденцов. Она ничего не ждет, и каждый раз последний. Они едут в Сокольники, или за МКАД гулять, или в кино, или к кому-то на квартиру, или в квартиру к самому Илье. Они пьют вино из горла, передавая друг другу бутылку. Они занимаются английским на столе на кухне, а после любовью – на том же столе, в ванной, в спальне, на ковре и на балконе днем, когда соседка вытрясала пыль, и с каждым разом от Жени остается меньше, так тает во рту леденец.

Когда-нибудь она исчезнет. Когда-нибудь она оступится, и стыд-и-срам ее сожрет.

Когда таксист высаживает Женю на «Павелецкой», звонит мобильный. Мама. Звонок настойчивый, тревожный, брать трубку неохота. Честно говоря, Жене хочется убрать телефон в сумку и забыть, не знать, пойти в офис.

Женя делает глубокий вдох. Женя жмет «Ответить».

– Привет, мам, – отвечает голосом чуть выше своего обычного, специальным голосом взрослого ребенка.

Мама в панике – бабушке вдруг стало плохо, забрали ее в больницу. Опять желчный, воспаленные протоки, камни и песок, сама-то мама еще на работе, до папы не дозвониться, она, конечно, попробует еще, но нужно ехать срочно, срочно, СРОЧНО.

Женя отпрашивается по семейным обстоятельствам. Денег на такси больше нет, зарплата только через два дня, в метро она не сможет спуститься – даже ради бабушки, никак, простите. Она набирает Илье. Он находит ее через полчаса, и они едут обратно через всю Москву на ВДНХ. Рабочий и колхозница неодобрительно следят за ними из-под металлических век. Илья следит за дорогой, сжимает крепко руль. Женя следит за натянутыми над тротуаром струнами неизбежного, которые дрожат опасно. Что если все узнают?

Может быть, и бабушка в больнице тоже из-за них? Горечь подступает, собирается во рту, опять тошнит, и ощущения от своего тела немного иные. Женино нутро как будто перестраивается, смещается, давая место новому. Последние дни ее часто укачивает, наверное, это усталость или плохое питание.