Сфумато

– …или найти его. Я уже говорил тебе об этой женщине и ее друзьях, спасших меня во время драки с людьми Де Лаго. – Голос Васко предательски дрогнул. – Ее имя, возможно, ничего тебе не скажет. Мартина. Красная Шапочка, запавшая мне в душу, на что я вряд ли имел право, находясь на службе у семьи Ди Йэло. Никакого права я также не имел привести ее сюда, но сделал это, позволив пробраться позапрошлой ночью в башню твоего отца. Я отпустил ее одну, Лодовико, будь я проклят. Я напрасно ждал ее у доступного выхода в зимнем саду, через который Инез приводит туда твою матушку. Мартина исчезла. Она не вернулась.

Клубился утренний сумрак по углам кабинета, растворяясь в белесом свете нового дня, уже начавшего прибывать, возвещая приход будущей весны. Свет всегда следует за тьмой, как и смена времен года, прогоняя ее в положенное время суток, вступая в свои права, давая знать, что тьме не осталось места.

Нигде, разве что кроме души. И сейчас двое мужчин – один коленопреклоненный, второй стоя внимающий его словам, сполна чувствовали след этой тьмы, которая никуда уходить не торопилась.

– Встань, – холодно сказал Марко, и эта холодность была проявлена не по отношению к вассалу, она ледяным ножом резала его самого. – И дай мне немного времени, чтобы собраться с мыслями.

Донателло подчинился. Он видел, следя воспаленными от бессонницы глазами, как мессир Лодовико раскладывает бумаги на столе.

– На какую картинку отреагировал Руфино? – спросил тот, и Васко указал.

– Меч свой забери, я не исключаю, что он может вот-вот понадобиться.

Настало время приоткрыть хоть часть завесы над правдой, которую Марко уже начал подозревать – и прозревать тоже. Насколько поздно? Вот и выясним.

Он раскладывал свои картинки и дорабатывал каракули, сделанные Руфино совместно с неудавшимся рыцарем. Он увидел правду, скрытую семьей Ди Йэло от посторонних глаз. Лодовико бил зеркала, потому что из них на него частенько смотрел кто-то другой, настолько слитый с собственным обликом, что созерцание его вгоняло в тоску и ужас, – как те картины, что показывала ошеломленным и притихшим ученикам всемогущая кисть Раймундо Бентозо. Лодовико пытался заглушить зрелище одним-единственным доступным ему способом – с помощью алкоголя. Это были предположения Марко, фактически подтвержденные онемевшим конопатым слугой. Лодовико давно привлек его к исполнению своего плана, который должен был остаться втайне от всех, включая, прежде всего, мессира Армандо. Руфино пришлось тяжко, потому что старик ведь приставил его к сыну в качестве соглядатая для домашней слежки, а затем оставил для того же, но уже за подменышем. Между двух огней – и сколько бы Руфино выдержал еще? Не имеет значения. Ди Йэло-старший подготовил ему незавидную участь.

А вот и каракули, точки, линии и хвосты. Синомбре сделал глубокий вздох, сосредотачиваясь на предмете, и начал водить грифелем по бумаге под изумленным взором Васко. И тот воочию увидел фрагменты сюжета, о котором Руфино уже не мог поведать словесно. Так же, как не могли открыть рот глухонемые верзилы Армандо, в одного из которых рыжеволосый парень вот-вот должен перевоплотиться.

Армандо Ди Йэло мог сколько угодно обвинять кого-то в чернокнижии, но факт оставался фактом: он сам использовал сфумато неро, причем регулярно и жестоко.

Марко не зря подозревал, что Лодовико применил технику сфумато аркано. Но помимо этого, не давая отцу найти набросок и предотвратить поединок как таковой, он вложил все силы в то, чтобы по возможности запечатлеть предварительный итог битвы с Томазо Де Лаго – выдернуть из будущего, предопределить результат. Руфино не мог бы найти картину в помойке, ибо не выбрасывал ее туда. Он снял покрывало, увидел то, что нарисовано, – и испугался. Рыжий сжег полотно сразу после того, как слугам было разрешено вернуться в покои Лодовико, дабы прибраться и приготовить комнаты к возможному возвращению хозяина. Точнее, возвращению подменыша в роли хозяина. А в ту ночь, когда Руфино расшиб себе голову об пень, он просто-напросто совершил неудачную попытку бегства из Белого замка – и что-то странное и страшное просто сбросило его с седла.

Лодовико Ди Йэло жаждал видеть собственную смерть – он изобразил себя с крест-накрест вскрытой грудной клеткой. Он рассчитывал на это, заведомо совершая некий вариант самоубийства. Стирал и рисовал, снова и снова, добиваясь правдоподобия и делая это аккуратно – так, чтобы не потревожить того, кто смотрел на него из зеркала.

– Почему? – Сухой и надтреснутый голос Марко Синомбре сейчас напоминал старческий скрип Ди Йэло-старшего.

Рука сама потянулась туда, где огнем горели уже зажившие швы страшных ран. Старик ведь солгал, не иначе. Он надел на своего актера не портрет-сфумато живого Лодовико, написанный когда-то ранее, в лучшие времена, а именно посмертную маску, списанную с натуры.

Другой вопрос тоже был обращен к Донателло:

– Ты скажешь мне все прямо здесь или будем тратить время, пройдя через портал к охотничьему домику на плато?