Сговор остолопов

Игнациус свернул за угол и остановил тележку у стены. Открывая по очереди разные крышки, он приготовил себе «горячую собаку» и слопал ее. Мать его пребывала всю неделю в буйном настроении: отказывалась покупать «Доктор Орешек», ломилась в дверь, когда Игнациус брался за блокнот и карандаш, грозилась продать дом и переехать в богадельню. Она описывала Игнациусу мужество патрульного Манкузо, который наперекор всему сражался за то, чтобы сохранить себе работу, и стремился обеспечить семью, который выжимал все возможное из своих мучений и ссылки в уборную автостанции. Ситуация с патрульным Манкузо напоминала Игнациусу положение, в каком оказался Боэций, брошенный в тюрьму императором, а потом – казненный. Чтобы умиротворить мамашу и улучшить климат дома, он дал ей «Утешение философией», английский перевод работы, написанной Боэцием в неправедном заточении, и велел вручить ее патрульному Манкузо, чтобы тот мог утешаться ею, будучи заключенным в кабинке.

– Книга учит нас принимать то, что мы не в силах изменить. В ней описывается планида справедливого человека в несправедливом обществе. Это – самая основа средневековой мысли. Вне всякого сомнения, она поможет вашему патрульному в его минуты отчаяния, – благосклонно вымолвил Игнациус.

– О как? – спросила миссис Райлли. – Ай, как это мило, Игнациус. Бедняжечка Анджело так ей обрадуется.

Во всяком случае, на один примерно день подарок патрульному Манкузо привнес мир в жизнь на Константинопольской улице.

Покончив с первой «горячей собакой», Игнациус приготовил и потребил еще одну, мысленно созерцая иные милости, могущие отложить необходимость снова идти на работу. Четверть часа спустя, заметив, что запас сосисок в маленьком колодце заметно уменьшился, он решился на минутное воздержание. Медленно он толкнул тележку по улице, выкрикивая снова:

– «Горячие собаки»!

Джордж, шлявшийся по Каронделету с охапкой пачек, обернутых коричневой бумагой, расслышал призыв и подвалил к гаргантюанскому киоскеру.

– Эй, постой-ка. Дай мне одну.

Игнациус сурово взглянул на мальчишку, разместившего себя прямо на пути у сосиски. Клапан возмутился при виде прыщей, недовольной физиономии, казалось, подвешенной на длинных, хорошо смазанных волосах, при виде сигаретки за ухом, аквамариновой куртки, изысканных сапог, узеньких штанов, промежность которых оскорбительно выпирала в нарушение всяческой теологии и геометрии.

– Прошу прощения, – фыркнул Игнациус, – но у меня осталось лишь несколько франкфуртеров, и я должен их сберечь. Пожалуйста, уйдите с моей дороги.

– Беречь? Для кого это?

– Не ваше дело, юный лишенец. Вы почему это не в школе? Будьте добры – прекратите досаждать мне. И в любом случае сдачи у меня нет.

– У меня четвертак завалялся, – растянулись в ухмылке тонкие бледные губы.

– Я не могу продать вам сосиску, сэр. Вам это ясно?

– Да что с тобой такое, дружище?

– Что со мной такое? Что такое с вами? Вы что – настолько противоестественны, что желаете «горячую собаку» в такую рань? Да мне совесть не позволит вам ее продать. Только взгляните на свой отвратительный цвет лица. Вы – растущий организм, чья система требует насыщения овощами и апельсиновым соком, полезным пшеничным хлебом, шпинатом и тому подобным. Я, к примеру, не стану соучаствовать в развращении малолетнего.

– Чо ты мелешь? Продай мне «горячую собаку». Я жрать хочу. Я еще не обедал.

– Нет! – завопил Игнациус так неистово, что прохожие замедлили шаг. – А теперь сокройтесь от меня, пока я не переехал вас этим транспортным средством.

Джордж потянул на себя крышку отсека с булочками и сказал:

– Эй, а у тебя их тут целая куча. Сделай мне сосиску.

– На помощь! – заорал Игнациус, неожиданно вспомнив предостережения старика насчет грабителей. – Тут крадут мои булочки! Полиция!

Он сдал тележкой назад и протаранил ею промежность Джорджа.

– А-ай! Смотри, куда едешь, псих!

– Помогите! Грабят!

– Заткнись ты, Христа ради, – произнес Джордж и захлопнул крышку. – Тебя в психушку надо, придурок, соображаешь?

– Что? – возопил Игнациус. – Это еще что за дерзость?

– Здоровый чокнутый придурок, – прорычал Джордж еще громче и попятился, пригнувшись, а подковки на его каблуках царапали тротуар. – Больно надо жрать, чего ты лапал своими придурочными граблями.

– Как смеете вы непристойно орать на меня? Задержите кто-нибудь этого мальчишку, – безудержно закричал Игнациус, а Джордж тем временем растворился в толпе уличных пешеходов. – Хоть кто-нибудь хоть сколько-нибудь порядочный – хватайте этого малолетнего преступника. Этого мерзостного малолетку. Где его уважение к старшим? Беспризорника нужно сечь розгами, пока он не лишится чувств!

Из группы, собравшейся вокруг колесной сосиски, раздался женский голос:

– Нет, ну какой ужас, а? И откуда только этих киоскеров-собачников берут?

– Бичи. Все как один бичи, – ответил ей кто-то.

– А все винище проклятое. Я так думаю, у них поголовно от пьянства крыша протекает. Таких вообще нельзя на улицу выпускать.