Сговор остолопов

Он сказал: «С таким голосом и личностью, как у тебя, ты должна выступать перед людьми в тюрьмах». Потрясающий парень: у него не только разум крутой, он сам – настоящий mensch[44]. Он вел себя так благородно и внимательно, что я едва глазам своим верила. (Особенно после общения со Шмуэлем, который идеен и не трус, но чересчур громогласен и несколько быдловат.) Я ни разу в жизни не встречала человека, настолько преданного борьбе с реакционными идеями и предрассудками, как этот фолксингер. Самый лучший друг у него – негр-абстракционист, как он сказал, создающий по всему холсту величественные кляксы протеста и вызова, иногда располосовывая холст ножом в клочья. Он вручил мне такой блистательный памфлет, в котором показано, как Папа Римский пытается сколотить себе ядерный арсенал: у меня по-настоящему глаза открылись, и я переслала памфлет редактору «Новой Демократии», чтобы помочь ему бороться с Церковью. Но у него к тому же еще и на БАСПов[45] зуб. Он их вроде как ненавидит. Я в том смысле, что парню палец в рот не клади.

На следующий день он мне позвонил. Не угодно ли мне будет прочесть лекцию его группе общественных действий, которую он сейчас сколачивает в Бруклин-Хайтсе? Меня просто обуяло. В этом мире, где все друг другу волки, такая редкость – найти друга… по-настоящему искреннего друга… по крайней мере, я так думала. Ладно, чтобы как можно быстрее перейти к сути дела, я на своей шкуре поняла, что лекторство – это как шоу-бизнес: актеров отбирают на кушетке и все такое. Понимаешь, о чем я?

– Верю ли я этому вопиющему оскорблению хорошего вкуса, в которое упирается мой взор? – поинтересовался Игнациус у плавающей мыльницы. – Эта девушка совершенно лишена стыда!

И вновь я вынуждена была осознать тот факт, что тело мое привлекает некоторых больше, нежели мой разум.

– Хо-хм, – вздохнул Игнациус.