Сговор остолопов

– Херовато. Ли меня как-то заставила верхотурочно полы драить, видит же ж, что дрянь на полу тока толще и толще, поэтому скоро ее тупой клеён, беньдяшка, по щиколку в грязи будет. Ёбть. Я ж те гаврил, я адриск написал ей на один сироцкий пакет, так что если она еще будет для Еднёво Фона их рассылать, может, и ответ получим. Я точно позырить хочу, чего ей на этот адриск пришлют. Мож, и падлицию. В-во!

– Довольно ясно, что ничо ты не добьёсси. Сходи поговори в подлицию, мужик. Они тебя точно поймут.

– Да стремаюсь я падлиции, Уотсон. Ууу-иии. Ты б тож стремался, как постоял бы себе тихо-мирно в «Вулвырте», а тут тебя падлиция метет за милу душу. Особо когда Ли, видать, с половиной падлиции шуры-муры крутит. В-во! – Джоунз выпустил нечто похожее на атомный гриб, радиоактивное облако, постепенно осевшее на стойку бара и ледник с маринованным мясом. – Слуш, а чё стало с той тупой мамкой из «Штана Лёвы», заходил сюда еще? Ты его видал с тех пор?

– Тот мужик, что про демонсрацию говорил?

– Ну да, еще что у них за главного жирный белый придурок, который бедолагам черным впаривал, что надо скинуть томную бонбу на верхушку компании, самим поубиваться, а что от их очка останется – то в каталашку.

– Я его больше тут не видел.

– Ёбть. Хотел узнать, где этот жирный придурок щас прячется. Мож, позвонить в «Штан Лёвы» спросить про него. Я б его скинул на «Ночью тех», что твою томную бонбу. Похоже, он из таких как раз, от кого мамка Ли в свой штан наложит. В-во! Ежли я и стану швицаром, то таких сапаташников ни одна плантацыя не видела. Ууу-иии. Весь хлопок на поле догорит, а я еще не кончу.

– Смотри, Джоунз. В заваруху не вляпайся.

– В-во!

III

Игнациусу становилось все хуже и хуже. Клапан его, казалось, склеился, и сколько ни подскакивай – не открывался. Титаническая отрыжка вырывалась из газовых камер его желудка и в клочья рвала пищеварительный тракт. Иногда она выходила с ревом. Иногда, ослабев, находила приют в груди и распаляла изжогу.

Он знал, что физической причиной недомогания было энергичное потребление райских продуктов. Но были и иные, менее явные. Мать все больше наглела и шла на неприкрытый антагонизм; ее уже невозможно было держать под контролем. Возможно, она вступила в какую-то маргинальную группировку крайне правого толка, потому и стала такой воинственной и враждебной. Совсем недавно она устроила в их побуревшей кухне настоящую охоту на ведьм: принялась задавать ему всевозможные вопросы, касавшиеся его политической философии. Что и странно. Мать всегда была заметно аполитичной, голосовала только за тех кандидатов, которые, по ее мнению, хорошо относятся к своим матерям. Миссис Райлли четыре срока твердо поддерживала Франклина Рузвельта вовсе не из-за «нового курса», а потому что, видимо, он любил и уважал миссис Сару Рузвельт[58]. Миссис Райлли также голосовала не столько за Гарри Трумэна, сколько за женщину, стоявшую перед викторианским особняком в Индепенденсе, штат Миссури. Для миссис Райлли фамилии Никсон и Кеннеди означали Ханну и Розу[59]. Кандидаты без матерей смущали ее, и в дни сиротских выборов она оставалась дома. Игнациус не мог понять ее внезапных и неуклюжих попыток защитить американские ценности от собственного сына.

Еще имелась Мирна, являвшаяся ему в череде снов, принявших вид многосерийного «Бэтмена», который он в детстве смотрел в «Притании» Одна серия следовала за другой. В особенно ужасной он стоял на платформе подземки, возрожденный в облике Святого Иакова-младшего, замученного евреями. Через турникет прошла Мирна с плакатом «НЕНАСИЛЬСТВЕННЫЙ КОНГРЕСС СЕКСУАЛЬНО ОБЕЗДОЛЕННЫХ» и начала доставать его вопросами. «Иисус выступит вперед, в шкурах или же без оных», – величественно предрек Игнациус-Иаков. Однако Мирна, презрительно ухмыляясь, столкнула его вместе с плакатом на рельсы, прямо под колеса отходящего поезда. Проснулся он как раз в тот миг, когда поезд уже был готов сокрушить его. Сны о М. Минкофф были еще хуже его старых кошмаров о туристических автобусах с круговым обзором: Игнациус, величественно возвышаясь на верхних палубах этих обреченных механизмов, таранил ими ограждения мостов и несся навстречу взлетавшим реактивным самолетам по рулежным дорожкам аэропортов.

По ночам Игнациуса изводили сны, а днем – невозможный маршрут, на который его поставил мистер Клайд. Казалось, ни одна живая душа во Французском Квартале не заинтересована в поедании «горячих собак». Он приносил домой все меньше и меньше, а мать, в свою очередь, становилась все неприветливее. Когда и как же наконец завершится этот порочный цикл?