Сгущая краски (СИ)

В доме тихо. Пахнет чистотой, но пустой какой-то. Как бывает в необитаемом месте, куда приходя убираться раз в неделю, но не живут постоянно. Айзава прислушивается и даже принюхивается: прошло всего три дня – каких-то семьдесят два часа – однако из квартиры выветрились все следы присутствия в ней Нико. Запах, вещи, даже само ощущение.

Но она здесь. Рядом с ним стоит, будто в качестве подтверждения этого, крепко сжимая в своих заледеневших пальцах его руку. Снимает кроссовки и босиком встаёт на холодный пол, неприятно ёжась от колющих ощущений, волной прокатившихся по её стопам.

Шота внимательно наблюдает за тем, как она мнётся с одной ноги на другую, очевидно ожидая, что и он разуется следом. Ему хочется спросить, чего она так вцепилась в его руку, будто уже потеряла. Но молчит.

Он, если честно, так заебался, что уже нет сил даже на самые простые чувства. На недоумение или раздражение, к примеру. Есть только смирение и какая-то тупая радость от того, что они оба наконец-то дома.

– Мы поговорим обо всём этом завтра, – почти безучастно шепчет Нико, улыбаясь теперь уже вяло, но гораздо спокойнее, нежели там – у больницы. Она плавно тянет его за собой в спальню, чтобы дать и ему, и себе время на отдых. На какое-никакое, но восстановление.

Постель холодная и сухая – заправленная идеально, без единой складочки. Скрупулёзно, прямо как в отеле. Этот единственный заскок Суо выдаёт всю болезненность и навязчивость её стресса с потрохами.

Айзава, если честно, ненавидит то, что это он заставил её довести себя до такого состояния.

– Я даже рада, – Нико пальцами проводит между локонами на манер расчёски, и сплетает их в косу. У неё голос странно хрипит на выдохах и вдохах, будто она больна бронхитом, и Шота лениво думает о том, что лично сломает и выбросит каждую сигарету из всех тех пачек, что Суо прячет «в заначку». Он придвигается ближе к стене, позволяя Нико пригреться у себя под боком и тихо изливать душу. Потому что ей это нужно… Потому что это непременно подведёт их отношения к чему-нибудь. – Никогда не понимала, чувства тех людей, которым сообщают, что их близкие попали в больницу. Всё это волнение, ужас, тяжесть в груди… и даже то, как их лица могут становиться такими серыми. У меня не было ничего из этого. До сегодняшнего дня.

Одновременно понимать и не понимать её – Шота отвык. Ему казалось, что всё пришло в норму с тех пор, как они стали жить вместе.

Казалось… Достаточно наивное определение для сварливого тридцатилетнего мужика.

Что он может ей сказать? Извиниться? Но она не требует. Она ведь знает всё «от» и «до». В противном случае – не осознавай она всех возможных рисков – он бы просто не выбрал её. Но Нико всегда была умнее: не в плане школьной программы, но во всём том, что относилось к жизни и тем реалиям, которые преподносились, как «житейская мудрость».

– Семью я хотела, – чистосердечно сознаётся Суо. – Ещё, наверное, со времён приюта. Мне нужно было быть с кем-то, потому что поодиночке не выживают. Только не здесь.

У Айзавы приступ: он забывает, как правильно дышать. Сердце каменной глыбой колотится в грудь и падает на костные доли сведённых вместе лопаток, а оледеневший желудок примерзает к позвоночнику. Даже суставы сводит.

Всё было так просто, и он это знал. Может быть, не так явно, но эта мысль постоянно сидела внутри него, отодвигаемая на заданий план, как самая нежеланная. Не могло и не может быть иначе – у неё ведь никогда не было настоящей семьи. Что может быть желаннее того, что постоянно окружает человека и одновременно ни коим образом не касается его? Того, что он видит постоянно, но не имеет возможности ощутить сам?

– Ты хочешь этого? – сухость к херам разрывает глотку и такое ощущение, что Айзава вот-вот подавится лоскутами собственного горла и захлебнётся кровью из него же. Конечно же она хочет – на кой чёрт эти отсталые вопросы?

Но он не готов.

Он, мать её, просто не способен дать ей это. Семью. Полноценную, в смысле.

– Нет. Даже если бы ты встал на одно колено и надел на мой палец кольцо. Я бы выкинула его и сбежала.

Все невысказанные аргументы и объяснения обрываются вместе с её ответом. Коротким, полным ясности и странной, горчащей лёгкости.

– Я не собираюсь просить у тебя семью, чтобы потом её оставить.

Айзава хочет закрыть себе уши и не слушать дальше. Ему кажется, что остаток фразы он знает.

А он и знает.

Стоит лишь взглянуть на лицо Нико. На её полные кротости и смирения глаза. На снисходительную улыбку. Даже на легкий, доверительный наклон головы ближе к его плечу. И всё встаёт на свои места.

«Что плохого в том, чтобы сделать одиноких или уставших людей чуточку счастливее?»

«Тяжеловато быть застенчивым и постоянно зажиматься, когда на повестке дня 24/7 стоит вопрос выживания…»

«А знаете, теперь оно болит… Болит так сильно, что хочется сдохнуть».

«… в будущем я, возможно, действительно ещё и местная пациентка».

– Шесть лет. Может, больше. Одно знаю точно – тридцать мне не исполнится. Никогда.

========== XIV. Гордость ходячего мертвеца. ==========

xxvi. nothing but thieves - neon brother.