Сгущая краски (СИ)

Но дурные перспективы маячат у всех перед носом и бездействие давит на нервную систему ещё хуже, чем бессилие – на фоне этого сбоя Шота понятия не имеет, что должен делать со всем этим потоком, который до сих пор безжалостно хлещет ему по черепной коробке.

Успокоиться никак не выходит. Мысли в голову лезут такие, что страшно вообще глаза закрывать.

– Шёл бы ты домой, – Влад мимоходом кладёт тяжёлую руку на его плечо и Айзава едва справляется со своим внутренним порывом скинуть её. Ему, если честно, в хуй не впилась эта товарищеская поддержка. По крайней мере сейчас – когда нужно наедине с собой переварить всё произошедшее и вернуть самообладанию прежнюю рациональность. Без наличия каких-либо свидетелей в радиусе пяти метров. – Серьёзно, вали отдыхать. Завтра будет хуже.

Шота смотрит на коллегу исподлобья – ну, спасибо, блять – и ломает губы в кривой усмешке. Кровавый говорит правду, и они оба это знают. Айзава сквозь пепел в глазах признаёт: ему и впрямь не помешает поехать туда, где можно наедине с собой вдоволь насладиться самоистязаниями и самобичеваниями, а не просиживать штаны в лобби клиники, где с наступлением нового рабочего дня каждый второй проходимец станет предлагать выпить успокоительного «за доброе здравие» или даже лучше – пройти сеанс у мозгоправа.

Тошнотворно-белые коридоры заканчиваются огромным приёмным холлом и стеклянными двухстворчатыми дверьми, за которыми их обоих ждёт свобода. От удушливой вони стерильной чистоты и проспиртованных лекарств; От тоскливой, мрачной атмосферы летальности и безысходности; От самой смерти, кажется. Оставлять больницу позади себя сродни тому, чтобы покинуть морг – не вперёд ногами и то хорошо.

– Здесь запрещено курить, – они едва успевают покинуть здание, как Влад строго, исконно по-учительски хмурит брови и его мощное, широкое тело разворачивается куда-то в сторону.

– Здесь даже пациенты дымят, – Айзаву коротит в ту же секунду, что он слышит этот хриплый, пропитанный насмешкой ко всему миру, голос за тучной фигурой Кровавого Короля. У него по телу рассыпаются мелкие искры и лопаются крохотные узелки нервных окончаний. – Сенсей.

Какого хера? – Шота давится словами. Их попросту не хватает, чтобы составить те выражения, какими можно доступно разъяснить весь тот спектр эмоций, который встряхивает его нервную систему и переворачивает её вверх дном, треморной трясучкой выламывая кости в руках. Какого хера, Нико?

– Вы пациентка? – настороженно интересуется Влад. – Или ждёте кого-то?

– Мужа с войны, – коротко бренчит её полный издевательского веселья голос спустя один долгий выдох сигаретного дыма в пустоту. – Но в будущем я, возможно, действительно ещё и местная пациентка, – туманно отзывается Суо и Айзаве хочется её хорошенько встряхнуть. Или заткнуть рот. В зависимости от того, какую чепуху она станет молотить дальше. Но Нико идёт дальше его догадок – она не говорит больше, чем на то есть необходимость – просто слегка отходит в сторону и приветливо машет рукой, как будто не было между ними трёхдневной передышки и расставания, длинной в одно злодейское нападение. – Верно, Шота-сан?

У него не находится воздуха в лёгких, чтобы ответить.

У неё красные и опухшие от слёз глаза с полумесяцами синевы усталости и недосыпа под ними. Дрожат пальцы и губы. И сигарета, с которой тонкий пепельный скелет никак не сорвётся вниз, вот-вот выпадет. Спутанные, нечёсанные волосы, разметавшиеся по плечам и груди. Распахнутая настежь куртка до колен, под которой только футболка – его футболка – и кроссовки с развязанными шнурками. А ещё содранные в кровь коленки и улыбка – горькая такая. Совсем затравленная.

– Нико, – с трудом её имя выхаркивается из пересохшего горла.

Она кивает. Отталкивается от стены и проходит мимо, слегка пошатываясь от измождения и прихрамывая от боли. Молча. Будто не находит слов, чтобы спросить, и сама не хочет давать никаких вразумительных ответов, которые бы помогли Айзаве хоть немного понять её внутреннюю разруху, настолько сильно отразившуюся на наружности.

Это её состояние начинает его беспокоить.

Нет… возможно ли, что Нико уже делала это прежде, а сейчас всё повторялось вновь? Ведь Шота испытывает то самое – стойкое и въедливое – ощущение дежавю, вибрирующее под кожей, аккурат между лёгкими. И неистово бесится от того, что ничего не может с ним сделать.

Влад ничего не спрашивает. Не успевает. Айзава скрывается из виду следом за Суо, оставляя Кровавого Короля позади – в неведении и растерянности. Впечатления и мысли коллеги заботят Шоту в самую последнюю очередь, потому что перед его глазами стоит медленно исчезающая в ночных сумерках спина Нико. Ощущение дежавю теперь вытесняет другое – более сильное чувство: будто стоит ему, Айзаве, отвести взгляд от её сокрытой тенью фигуры, и больше Суо в его жизни не появится.

Осознание ледяной иглой врезается в затылок и осыпается сухой крошкой мороза за шиворот.

Он боится.

До скрежета зубовного напуган мыслями о том, что может её упустить.

xxv. carina round - for everything a reason.