Нико вздрагивает и растерянно смотрит на Тсукаучи, роняя из пальцев сигарету, которая падает в пепельницу, на долю секунды ярко вспыхивая рыжими огоньками тлеющих искр. Не понимая вопроса и до замирания сердечного ритма ужасаясь его возможному предназначению, Суо озадаченно прячет испуганный взгляд за волосами, отворачиваясь от Макото. Ладони девушки мигом покрываются горячей влагой от волнения и резкий прилив безумного, неподдельного страха сворачивает её внутренности в тугие петли, пропитанные мерзкой тошнотой.
Возможно… нет – Нико совершенно точно уверена – эти слова имеют совсем другую подоплеку. Однако сам по себе вопрос впервые заставляет Суо всерьёз задуматься о тех вещах, которые она так старательно отталкивала на задний план, пытаясь убить в себе любое возможное напоминание об этом.
Знает ли он?
Чёрт возьми, нет.
Нико лучше сдохнет, чем позволит ему о чём-то догадаться.
Комментарий к XI. Тернии в позолоте.
Это я - я в коме, потому что мой милый друг, который хранит… хранил в себе самые лучшие отрывки и зарисовки для глав, умер. Умер и забрал с собой в могилу всё, что я успел написать. Не надо сочувственных речей, просто дайте мне хороший стимул переписать это дерьмо по памяти и, возможно, сделать его лучше.
========== XII. Когда закончится дыхание. ==========
xxii. Arctic Monkeys – Do I Wanna Know?
Нико уже не обманывает себя теми стандартами, которые пропагандируются всеми доступными человеку средствами – никогда, в общем-то, не обманывала. Концепт хорошего и плохого для неё размыт и не имеет того чёрно-белого контраста, который навязывают «мудрые» поколения предков. А уж примитивная тенденция половин, бытующая в народе, настолько же осмыслена и оправдана, насколько глупа и ненадёжна. Потому что мироздание – вселенная – выстроено далеко не на абсолюте: оно состоит из оттенков, нюансов, полутеней и, иногда, из бликов и рефлексов. Нет строгих границ. Нет рамок. И даже мировые стандарты – лишь придуманная когда-то таким же человеком узда, чтобы сдерживать других людей.
Только все предпочитают об этом забывать. Так, удобства ради. Потому что в мире, выстроенном на подгнивших постулатах, не нужно ничего менять. Нет необходимости пересматривать старые правила и плыть против течения, когда уже есть давно протоптанная предыдущими поколениями дорожка.
Кривая тропинка, ведущая в хаос одного маленького мира.
Нико обрубает развитие мыслей о мотивах добра и зла резко и с особым злорадством, будто щёлкает выключателем. Пока что не понятно – включая свет или же отрубая нахер всю систему электроснабжения – но ясно, что изменяя что-то внутри.
Столбик пепла с чужой сигареты сносит порывом колючего ветра, который сдувает с дороги сухую пыль и пускает её в глаза редким прохожим, вынужденным идти против холодных потоков воздуха.
– Знаешь, у меня чертовски паршивое настроение. И твоя мерзкая рожа не делает его лучше, Мицуру, – Суо закашливается от пущенного ей в лицо дыма и сплёвывает густую мокроту в уличную урну. Клокочущая злость вспыхивает в ней лишь на долю секунды. После этого наступает штиль, какого в душе не было ни разу с тех пор, как она узнала, кто подсадил брата на наркотики. – В прошлый раз мы недостаточно хорошо «побеседовали»?
Старый знакомый, связь с которым Нико желала, желает и будет желать никогда больше не вспоминать, косо усмехается, откровенно забавляясь. И вот Суо уже чувствует себя уставшей настолько, что хочет просто сказать всему миру «оставьте меня в покое», спрятаться в пустой комнате без окон и уснуть на веки вечные.
– Я говорил, что вернусь, – невозмутимо напоминает он, а затем с удовольствием подчёркивает. – Ты знала, что я вернусь в любом случае.
Нико смотрит на него, не мигая. Сухо-сухо так – без эмоций совсем. У неё в груди очень долго горел костёр из ненависти и презрения к бывшему другу-убийце брата. Настолько долго, что теперь гореть попросту нечему. Там пусто. И черным-черно от въевшейся копоти, да сажи. Ей богу, если бы Суо знала, что чувствует выпотрошенная на разделочной доске рыба – несомненно – она бы провела знак тождества между этими чувствами и своими собственными.
– Просто скажи, что тебе нужно от меня, – устало бросает, от нехватки личного пространства и, кажется, воздуха заодно, отступая подальше от собеседника и вжимаясь спиной в стену.
Сосущая пустота затягивает в себя даже стойкое ощущение беззащитности перед злодеем. Ничего нет. Только абсолютный вакуум.
– Плохо выглядишь – весь эпатаж, как ветром сдуло. И губки вон какие бледненькие совсем, – несмотря на ядовитые слова, Мицуру не делает лишних движений. Нико всё же следит за ним, даже если кажется отрешённой, а он, видимо очень сильно хочет, чтобы разговор между ними состоялся, раз уж боится её спугнуть.
– Мой внешний вид – не твоя забота, – сухо констатирует Суо, не намереваясь больше затрагивать тему своей наружности, о которой ей и без чужих указок известно предельно ясно. – Если ты закончил, то я пойду.