Шабашник

Дождался он покашливания откуда-то из-за спины. Высокий и крепкий парень лет тридцати стоял пролётом выше и курил. Он был в шлёпанцах, спортивных штанах и в застёгнутом на пукли поварском кителе, который выглядывал из-под чёрной олимпийки с белыми рукавами. Сергей встрепенулся и стрелой, через три ступени, бросился к нему:

– Слушай, огонька не будет?

Повар на мгновение отступил на полшага назад и оценивающе оглядел Сергея, хитро улыбнулся и добродушно протянув ему зажигалку:

– На, держи.

Взяв зажигалку в руки, Сергей сначала прикурил, а потом оторопел, когда увидел на ней золотой с голубым щит.

– Ух ты! Это же Кировской области герб! Где достал?

– А ты тоже оттуда? – незнакомый здоровяк развёл руки в стороны то ли для объятия, то ли готовясь к борцовскому захвату.

– Да, из Кирова я.

– Вот не ожидал встретить тут земляка! Ты тут на заводе что ли работаешь?

– Да, на заводе. Но я в столовой грузчик. А ты тут повар?

Он с недоверием посмотрел на свой китель, а потом ответил:

– Да, повар. Сушист. А давно ты тут вахтуешь?

– Уже две недели здесь котлы с супом тягаю. А ты?

– Ничего себе! Я месяц назад приехал. Ехал-то в Москву на другую должность и на другое место, но…– он вдруг вспыхнул. – Вот нормально, нет?! Прикинь, звоню им во вторник, спрашиваю, нужен ли им повар? Они отвечают, что конечно же нужен, даже необходим. Я говорю, что завтра выезжаю и послезавтра буду на месте. Они мне в ответ, что ждут с нетерпением. Я на последние деньги беру билет, в четверг с утра стою у них на пороге, а мне говорят, что уже нашли повара. Здорово, да? – незнакомец вдруг затих, поняв, что погорячился. В общем, теперь я здесь, а зажигалку держи в честь встречи земляков – у меня ещё две такие есть. Пусть тебе о доме напоминает.

– Большое спасибо!

Пока Сергей радостно вертел в руках подарок, повар в задумчивости курил, словно оценивая своего неожиданного собеседника:

– У тебя, вижу, наушники. Что слушаешь?

– Да так, разную музыку. Рок, рэп, электронщина разная… Сейчас киберфолк играет.

– Фолк – это правильно, это всегда хорошо. У меня вся семья музыкальная в той или иной степени. Сам без музыки не могу и отец, царствие ему небесное, когда-то машину только ради магнитолы купил – очень ему нравилось под дождём ездить и блюзы слушать. Дед в своё время чуть срок за свой Грюндик не получил – говорили, типа, он его ночами крутит и загнивающий Запад слушает. А прадед вообще с Задерацким дружил, который в царской семье наследника музыке учил, – сушист высокомерно и оценивающе, но улыбаясь, посмотрел на Сергея, а тот как раз слишком глубоко затянулся и, чтобы не закашляться, прижал ладонь к лицу и невнятно хмыкнул . Сушист принял это на свой счёт:

– Не веришь, а зря. Подружился с ним прадед уже после революции, когда Задерацкого из столицы выслали. Срок подошёл к концу и он прадеда с собой звал, обещал помочь с ГИТИСом, но у прадеда уже семья была – беременная жена с младенцем на руках. Так он и остался в деревне, где талант свой открыл.

По дороге мимо них проехал Фольцваген Амарок, выкрашенный в камуфляж «дубок» с худощавым бородачом за рулём. Лобовое стекло украшала грозная надпись «На Берлин!», а сзади на кузове латиницей гордо значилось: «TANK». Из окна донеслось: «… и я с такой, как она, ни за что, никогда…». Повар продолжил:

– Прадед мой был гармонистом от Бога – первый парень на деревне, которая занималась в основном лесозаготовками: валили деревья и гнали по узкоколейке до большой железной дороги, где уже грузили в эшелоны. Полноценно, клуб располагался в деревне. В здании бывшей церкви, конечно. Акустика там хорошая – хоть концерт играй, хоть пой, а хоть бы и кино смотри. И висел там портрет композитора Мусоргского, работы Ильи Репина который. Репродукция, конечно, не оригинал. Был тот композитор в деревне когда-то проездом, свечку в церкви ставил – потому и клуб был не имени Ленина или Луначарского, а Модеста Петровича. Наверное, из-за это церковь не снесли, а только вывеску присобачили.

Повар присел на ступеньку, уперевшись могучим плечом о стойку перила:

– Но не в церкви дело, а дело в том, что прадед напротив портрета этого всё сидел с баяном упражнялся. Но простые уроки, гаммы там всякие, не давались ему хоть тресни. Месяц он инструмент тиранил, а с места не сдвинулся. Не идёт дело. Чуть не плакал, но репетиций не бросал – очень он прикипел к этому, хотел добиться прогресса и результата.

И вот однажды где-то в начале апреля, ночью ему сам этот Модест приснился. Приходит будто он к нему в избу такой, значит, в халате, на лавку садится, руку так кулаком в колено упирает и говорит: «Ты, Ванюша, мне понравился. Упорный, нрава хорошего и мысли у тебя правильные, основательные. Но не с того конца за дело взялся, ей богу – тебе эти гаммы гонять, что архитектору бани рубить. Архитектор должен соборы строить, а ты должен хорошую музыку играть, не «трали-вали». Вот лучше мою «Ночь на Лысой горе» сыграть попробуй».

Сергей достал вторую сигарету и закурил. Сушист продолжал: