Шабашник

Через дорогу важно сам по себе перешёл кот с роскошным хвостом, сел у лесенки и с нескрываемым презрением посмотрел на курящих. Повар неожиданно хлопнул себя ладонью по бедру:

– Того рот наоборот! Фирменный поезд, который из Москвы, «Эльбрусом» назвали! А мы всегда в семье думали, что Модест в прадедовом сне Эльбрусом фигурально назвал насыпь железнодорожную… Блин, я только сейчас понял… Вот ведь, а?

На минуту он замолчал, думая о чём-то своём.

– Ну, Эльбрус уж – не «Эльбрус», а радиофикация развернулась темпами небывалыми и уже через неделю в деревне радио провели, а так бы оно у нас ещё не скоро появилось, тем более что следующий год был сорок первый и там не до матюгальников с вальсами стало…

Нет, с радио, конечно, лучше – новости все знаешь, музыку слушаешь, причём всё артистов самой первой величины, звёзды эстрады и с оркестром. Только прадед понял, что жизненная его гармония закончилась и теперь гармонист нужен либо на колхозной пьянке, где дым коромыслом, или в филармонии, виртуозом, а такие вот как он, средний класс, ликвидированы радиоточками и остались теперь или грошовые шабашники, которых под каждым забором восемь штук валяется и никто их не поднимает, или орденоносные титаны, которых на всю страну штук десять. Такие же, как дед, червонцы золотые, которые под угол сруба каждого добротного дома клали, теперь не нужны – вместо них звезды всесоюзной эстрады, которые не в каждый областной центр-то с концертом едут, не то, что в глухомань. А благодаря радио они теперь в каждом доме и выбирая между монетой и орденом с лентой кто же на целковый позарится? Ещё Утёсов и Шульженко в каждом доме работают бесплатно, лес валить они не ходят, уваживать магарычом их не надо, они всегда в голосе и не простужаются.

Поэтому пошёл прадед на работу и топором себе руку тюкнул. Несильно, но с перевязкой месяц потом ходил и ещё пару месяцев после от предложений играть на свадьбах отказывался, будто пальцы не гнутся, а потом сходил в клуб, вбил гвоздь прямо в штукатурку под портрет Мусоргского и на гвоздь этот свой баян повесил.

Прадед потом без вести пропал, когда Белоруссию от фрица освобождали. В пехоте служил, старшиной был.

Он, задумчиво и медленно выпустил дымное колечко, которое тут же подхватил и развеял ветер.

– Историю эту я от деда знаю. Он всё думал, а если бы прадед с баяном остался, то мог бы попасть бы в какую-нибудь фронтовую артистическую бригаду к тому же Утёсову. Как бы тогда его жизнь сложилась? Ведь он ошибался и не смогли звёзды загасить искорки: после того, как прошёл первый ажиотаж вокруг радио, снова стали гармонистов звать, потому что никакое радио не передаст живой и настоящей энергии и эмоций. И ставили на радио хотя и очень хорошие, но одни и те же песни и крутили их по расписанию, а душа-то ведь праздника безо всякого расписания просит, в редких, но метких случаях и за полночь музыки требует.

До сих пор прадеда вспоминают, композитором зовут, потому что его музыка вела куда-то ввысь, к звёздам над головой, а не то, что у пришедших после него оболтусов, у которых тальянки только выли и трын-травой пропасть от этого хотелось. Легендарной личностью на их фоне прадед стал. Может, на таких гармонистах деревня-то русская и держалась? Может, будь в каждой деревне такой человек, то и не пропала бы она?

Сушист снова закурил:

– Меня вот тоже подвели сигареты. Ну, то есть не то, что сигареты… Короче, я когда не курил, то в школе разрядником был, а образование у меня высшее, поэтому после второй чеченской я карьеру сделал влёт – в двадцать четыре уже капитан! Но мой двадцать пятый год совсем чёрным выдался. Сначала мне на соревнованиях ключицу сломали и связку в колене порвали – чуть не полгода на костылях, я от безделья и закурил. На даче по галкам и воронам из двустволки стрелял, не зная, куда себя деть.

Когда на работу вернулся, то в первую же неделю мне на задержании нож в левый бок вогнали – опять в лазарет… По службе меня многие обскакали, из первой обоймы я выпал, майорские погоны всё дальше и дальше… Короче, запил я, причём пить-то мне здоровье позволяло – месяцами не просыхал. Потом по глупости подставился… Как видишь, теперь я повар на вахте и путь в органы мне заказан.

Сейчас вот думаю, а вдруг это из-за сигарет тоже всё? Прадеду ведь тоже двадцать шесть было, когда мимо него Утёсов звездой Полынью пронёсся. Я ведь даже предполагаю…

Вдруг из полуоткрытой двери столовой молодой, но резковатый женский голос прокричал:

– Максим, тебе заказ вышел! Ролл «Канада» и удон с курицей!

Повар упруго затянулся, с сожалением выбросил докуренную едва ли до середины сигарету, протянул широкую руку:

– Ладно, пока, земляк! Заходи чур чего! Рад знакомству!

– Я тоже!

Уходя от здания, повернутого передом не в ту сторону, Сергей решил, что с завтрашнего дня бросит курить. А то мало ли что. Но зажигалку положил в рюкзак, на самое дно. На память.

Глава VIII

12.11.201… года. Дорохово, Московская область.