Шаг вперёд, два шага назад

Который наутро пожалел о своих словах, но ничего уже было не вернуть. Алкоголь — зло, в который раз убедилась я. Хотя от того, что между родными не осталось тайн, немного грело душу. Эмоции тёти Жени во время рассказа были достойны запечатления на камеру. Она охала, ахала, хваталась за сердце и за голову:

— Да иди ты! — широко распахнув глаза, махала она руками.

А каких эпитетов я от неё наслушалась, от порицания, что я дурища, что ничего не рассказала про нападение в парке и всё держала в себе, до сочувствия: «бедная, несчастная» и восхищения: «смелая, отважная» и пр.

— Оборотни! Не могу поверить! Я думала такое в книжках только! А что, теперь не осталось ни одного оборотня?

Я пожала плечами.

— Не думаю, тёть Жень. Где-нибудь, наверное, ещё остались.

— А этот Алекс…

— Он теперь Василий и мой новый возлюбленный. Прошу любить и жаловать.

— Не за горами очередная свадьба? — подмигнула тётя Женя тёте Свете.

— Мы не будем с этим затягивать, — подтвердила я. — Но никакой свадьбы. Просто распишемся.

— Мы похоронить ещё никого не успели, а вы уже о свадьбе, — упрекнула тётя Света.

— Так жизнь продолжается, Светунь, — покаялась виновато тётя Женя. — Они ж пожертвовали собой ради кого? Ради оборотней что ли? Нет, всё ради Анютки. Так пусть будет счастлива. А за Виталика и бабушку вашу, царствие им небесное, надо выпить.

Засуетилась тётя Женя, доставая стопки.

И хоть тётя Женя за меня радовалась, в сторону Алекса она смотрела со смесью любопытства и опаски.

К Алексу подошли люди в форме и забрали прямо на похоронах.

— Василий Садовничий? Пройдёмте.

Подошедший мужчина со строгим взглядом представился и показал удостоверение.

Издалека наблюдал Коршунов.

Алекс кивнул, бросил на меня успокаивающий взгляд и пошёл за ним.

Я, кипя от негодования, подошла к Коршунову.

— Как вы смеете! Прямо на похоронах! Ничего человеческого!

Коршунов бесстрастно переносил моё возмущение.

— Вы ошибаетесь! Я уверяю вас! Это страшная ошибка! Василий тут ни при чём.

— Разберёмся, — также бесстрастно ответил Коршунов. — Если это Василий, ему не о чем беспокоиться.

— Не навредите ему, пожалуйста, — взмолилась я. Мне было страшно за Алекса.

Мы были готовы к такому развитию ситуации, но как было тяжело смотреть на то, как уводят его в окружении вооружённых крепких мужчин.

От Алекса не было никаких известий несколько дней. Я обрывала телефон, названивая Коршунову, но он не отвечал на мои вызовы. А я не знала, куда мне обращаться и где его искать.

Мы с Мишкой, Ниной, подключив шефа, подняли на ноги полицию, прокуратуру и администрацию, требуя дать ответ, где держат Алекса.

Пончик пообещал дать разгромную статью об удержании властями журналиста, который в прошлом пострадал за правду. Угрожал созвать всех сослуживцев и разгромить «ваш … талибан нахрен…» остальные слова между этими, до и после, были непечатные.

Вечером около редакции меня поджидал Коршунов. Выглядел он также бесстрастно, но недовольство в его взгляде читалось всё равно.

— Где Василий?! Что вы с ним сделали?! — накинулась я на него.

За это время я не могла ни есть, ни спать, изгрызла все ногти и наверняка обзавелась сединой.

— Он скоро к вам вернётся. Прекратите эту истерику и шефа своего притормозите. Во избежание проблем.

— Где Вася? — прорычала я.

— В больнице, — поморщился Коршунов. Увидев, как я побледнела и обмякла, он поспешил сказать: — Да всё с ним нормально, Анна Витальевна. Жив и здоров ваш Василий.

— Что с ним? — прохрипела я. В горле пересохло и встал ком.

— Ему не понравилось каким тоном с ним разговаривал один из моих подчинённых. Полез в драку. Ну накостыляли ему ребята немного, спесь сбивали, — поморщился Коршунов.

— Где он? — потребовала я адрес больницы.

— Он не хочет вас пока видеть. Дождитесь, когда он выйдет.

— Я не верю вам. Где он?!

— Анна, — смягчил голос полковник. — Мой совет как мужчины — дождитесь, когда он захочет, чтобы вы его увидели. Пощадите его мужское самолюбие. Мужчина не переносит выглядеть бессильным перед любимой женщиной. Сильный мужчина, — уточнил он.

Я сглотнула. Мне не хотелось признавать правоту Коршунова. Хотелось тут же сорваться и мчаться к Алексу. Утешать и ухаживать. Но мне стоит подумать и о желаниях и чувствах Алекса. И тут Коршунов прав. Алекс не простит себе слабости передо мной.

— Вы вернули ему телефон? — сдаваясь, спросила я. — Пусть напишет, когда мне можно будет к нему прийти.

Полковник кивнул. Мы замолчали. Он сверлил меня взглядом. И вдруг жёстко сказал:

— Не знаю, как вы это провернули, но вы ещё не раз пожалеете об этом.

— Вы нам угрожаете? — не поверила я ушам.

— Вы нам больше неинтересны, — холодно ответил полковник. — Я имею в виду, что вы сами пожалеете, что лишились таких преимуществ. Он чувствовал себя всесильным. А сейчас слаб и беззащитен, как котёнок. И это будет его снедать с каждым днём всё больше и больше. А когда заболеет близкий ему человек, и он не сможет помочь ему, то будет проклинать тот день, когда решился стать обычным человеком. Или вы сохранили образец его крови?

— Я не понимаю о чём вы, — отшатнулась я от него как от умалишённого.