С холма воительница видела лагерь на некотором расстоянии от подножия. Между ней и поселением, на возвышенности поменьше, стояли вбитые в землю столбы, и на одном из них виднелся привязанный человек. Женщина уже успела наслушаться про древние ритуалы и жертвоприношения, она видела подобное и в своем клане, и в чужих. Но этот человек выпутывался, рядом с ним не было никого, а сам он не походил на жертву.
Только переведя взгляд вниз, между холмами Мэнди рассмотрела столпотворение вокруг круглых каменных платформ, расположенных на разных уровнях. В середине, между этими алтарями, в самом низу, виднелась самая большая площадка с огромной чашей из камня в центре. На каменных кругах лежали люди.
Амадинллин потерла лицо рукой, размазывая грязь. С этого расстояния было сложно разглядеть всех, но на самой высокой, той, что находилась ближе всего к женщине, среди тел и грязи, она увидела темно-медную голову, такую же, как у вождя. Человек, которому она принадлежала, был еще жив, он двигался.
Райан поднялся, и вместе с ним забрался и запыхавшийся Огрор. Мэнди повернулась и заметила, что Железный человек потерял шлем и порвал накидку. Саиррганг присоединился к женщине намного раньше и теперь лишь говорил на ее языке короткие и громкие ругательства. Он считал, что подобного не случалось на родине, и лишь Жестокие люди, которые называли его соплеменников дикарями, могли позволить себе такую бесчеловечность.
Амадинллин согласилась.
– Проклятый дождь! – Вождь обтер руки о штаны. Вершина была ровной и почти не вытоптанной. Трава крепко держала землю, не скользила и выглядела чистой. До того как по ней прошлись незваные гости.
Местный вождь присел, сорвал пару пучков, чтобы протереть лицо, посмотрел в сторону площадок и застыл:
– Ховвил! Это Ховвил! Вон там!
Здоровяк так и поднялся с травой в руках и подался вперед. Мэнди не сразу поняла, что он идет к спуску, чтобы добраться до плит. Огрор хотел ему помешать, но вождь оттолкнул Железного человека. Когда он что-то решал, то становился сильнее.
– Вождь Райан, стой! Ты упадешь и свернешь шею, – воительница подняла руку, чтобы схватить мужчину, но небо в один миг озарила вспышка. Яркая, болезненная, она проникала даже через закрытые веки, лишая зрения и ощущения пространства. Она словно выжигала внутренности и выворачивала что-то, сокрытое глубоко в душе.
Кроме нее, не осталось ничего.
Мортон
Письмо из Смоллсворда принесло радостную весть – заявившиеся в город люди Райана сунулись к птичникам, чтобы отправить послания до Гринтри и Санфелла. В первую же очередь, как только Форест явился в Кнайфхелл, Бладсворд озаботился своей безопасностью и отправил приказы сначала по городам близ границ. Именно в них требовалось контролировать всех приходящих, а при упоминании королевских земель или любых вассалов Райана видеть в явившихся врагов. Любые письма в Гринтри, Санфелл и Фридомхелл теперь должны были отправляться только через Мортона, и никак иначе.
Горожане Смоллсворда безупречно выполняли инструкции лорда. Подданных Фореста, позабывших об осторожности, схватили, не только тех, кто говорил с птичником, но и отсиживающихся в это время в безопасности, – жители города, опасаясь прослыть предателями и изменниками, указали на гостей и выдали их местоположение.
Комнаты, в которых отдыхали пленники, обыскали, а когда нашли доказательства вины в виде свернутых и спрятанных в сумки плащей и накидок с гербом Великой Династии, взялись за пытки прибывших.
Благодаря стараниям палача удалось добиться признания. Пусть сломались лишь двое, этого хватило.
Теперь все, кого Райан отправил в Смоллсворд, были мертвы. Самого правителя-соседа до сих пор не нашли, но из-за этого не стоило горевать – рано или поздно либо голод, либо меч, либо стрела стражника из крепости у границ найдет Фореста. Неплохо было бы спрятать его тело раньше, чем регент узнает о пропаже и вероятной кончине брата и поспешит проверять все земли. Возможно, Его Высочество и вовсе не пожелает покидать Санфелл и не захочет бороться с виновными в смерти правителя рода – Мортон знал, что Клейс не покидал столицы дольше чем на несколько дней и не являлся на именины братьев и племянников по меньшей мере в последние пару лет. Быть может, ему уже нет дела до семьи, но уповать на это не стоило.
Наконец-то жизнь начала налаживаться. Мортон не мог найти времени на просителей. Он не то что не успевал принимать лордов, у которых случались беды и требовалась помощь, но даже не отвечал на их письма. Воин от макушки и до пят, он не умел распылять внимание и всегда желал сначала хорошо покончить с одним делом и лишь после приниматься за следующее. Участь правителя оказалась куда тяжелее, чем он представлял себе.