Шаг за шагом вслед за ал-Фарйаком

«Автору сочинения, преисполненного любви и уважения, совершенного по языку и изложению, литератору искусному, знающему толк во всех искусствах, человеку благонравному, в красноречии не имеющему себе равных, блистательному ал-Фарйаку, свет достоинств которого рассеивает мрак, а речи — указующий путь маяк. И далее. Наш благодетель и повелитель, господин маршал Ахмад-паша бей, эмир Тунисской провинции{284} и ее охранитель получил сочиненную вами касыду, украсившую вашу поэзию, упрочившую вашу славу и закрепившую ваше место в людской памяти. Такое произведение мог сочинить лишь поэт, наделенный даром слова и освоивший все наследие и заветы предков, ближних и дальних. Наш повелитель, да укрепит его власть Аллах, высоко оценил ваши усилия и отозвался с похвалой о вашем языке и стиле. Его Высокопревосходительство посылает вам небольшой подарок, который будет напоминать вам о его добром расположении и о красоте его страны и провинции. Соизвольте принять этот дар, и да хранит вас Аллах, и да покровительствует вам и укроет вас покровом своей милости. Писано рукой Мустафы Хазнадара, смиренного слуги своего высокого господина.

Тунисское государство, 24 числа священного месяца зу-л-хиджжа 1257 года{285}».

В это время на остров приехал митрополит ат-Тутунджи. Ал-Фарйаку стало известно о его приезде, но он не знал, какой поклеп ат-Тутунджи возвел на него перед англичанами. Он пошел поприветствовать его и пригласил на обед, устраиваемый в его честь. Митрополит поселился в одном из отведенных ему домов и занялся переводом книги, которую уже переводил ал-Фарйак. Тот по-прежнему ничего не знал и продолжал время от времени навещать его. А некоторое время спустя началась буря, задул сильный ветер, сбивающий человека с ног, сметающий все на своем пути [...]{286} Когда стих ветер, распространились запахи: мерзкие, зловонные, смрадные [...]{287} А упомянутый митрополит, переводя книгу, оказался в помойной яме, поскольку был не в состоянии исправлять типографские ошибки и к тому же не знал языка. Поэтому мерзкие запахи вскоре достигли дома ал-Фарйака. Директор типографии был его другом и поручил ему исправлять типографские ошибки, не обращая внимания на ошибки в переводе. Тут-то ал-Фарйак и понял причину приезда митрополита, и узнал о его происках. Он собрал примеры этой вони, отослал их в упомянутый Комитет и стал ожидать ответа.

Случилось так, что спустя какое-то время на остров приехал господин Сами-паша, известный своими заслугами{288}. Ал-Фарйак был с ним близко знаком и пошел к нему в карантин поприветствовать его. Сами-паша предложил ему пожить вместе с ним, пока он остается в карантине. Ал-Фарйак уведомил об этом свою жену. Та возмутилась: «Сколько раз можно тебе повторять, что в карантине нет ничего хорошего?!» Он возразил: «Но жить в обществе эмира уже большая честь!» Она сказала:

— Титул сам по себе ничего не стоит.

— Мне этого было бы достаточно.

— С эмиром есть еще кто-нибудь?

— Не знаю.

— Если бы титул имел цену, то женщина сделала бы на своем теле татуировку «эмир».

— Что мне мешает сделать то же самое?

— Сначала выясни, что ты получишь взамен.

— Как вы, женщины, торопитесь.

— А зачем медлить?

— Раньше я жалел, что Господь не сделал меня женщиной, но теперь не жалею — очень уж женщины нетерпеливы! А живущему на этом свете необходимо быть терпеливым.

— Если бы женщины не были терпеливее мужчин, они не жили бы дольше их — ведь им приходится выносить мучения и беременности, и родов.

— Причина не в этом, просто праведник не заживается на земле в отличие от грешника.

— Разве все мужчины праведники, и среди них нет грешников? А не они ли изобрели пороки? Женщина никогда не навредит так женщине как мужчина мужчине. А кто портит женщин? Не мужчины ли? Кто ухаживает за ними, добивается их расположения, домогается их, соблазняет их деньгами, обещает им любовь и верность. А когда добивается своей цели, тут же оповещает об этом весь свет. Выпивает со своими знакомыми и хвалится перед ними, выбалтывает все, о чем следовало молчать, предает огласке то, что требовалось хранить в тайне. Не правда ли, что мужчина гордится данными ему Богом силой и мощью и убежден, что он во всем превосходит женщину. Но если сила и мощь самое главное, то слон важнее мужчины.

Конечно, нам нравится видеть мужчину крепким, способным поддержать нас, но не приличествует мужчине унижать свою слабую, бедную жену, относиться к ней неуважительно, свысока, презрительно [...]{289} А если он найдет другую, уверять ее, что он ее пленник, раб, слуга, что он умирает от любви к ней, снедаем страстью, будет любить ее вечно, готов пожертвовать жизнью ради ее любви и, что Всевышний создал его лишь для того, чтобы угождать ей.

— Пусть правда все, что ты сказала о мужчине, но ведь и женщина ведет себя неразумно, если верит ему и поддается на его уговоры.