— Ты все-таки скажи. Раз мы начали разговор, нужно довести его до конца.
— Хорошо. Так, знай, что молодые девушки любят молодых и красивых. Женщины чуть постарше тоже любят молодых и тоже предпочитают красивых. Но иногда отдают предпочтение пожилым, считая их ласковее и надежнее. Но это не любовь, а расчет. Любовь должна быть бескорыстной. И если любви нет, то скоро наступает скука, а то и отвращение. Я считаю, что польза любви в самой любви. Если кто-то говорит: Я люблю такую-то, то слова его значат: она приносит мне пользу.
Старые девы любят те же два типа мужчин, предпочитая тех, кто немного старше их. Женщины средних лет любят все три типа. Старухи же любят всех.
— А что ты думаешь об усах?
— Усы украшение рта, так же как брови украшение глаз.
— А бороды?
— Украшают стариков.
— А бакенбарды?
— О, они украшают их владельца и доставляют удовольствие смотрящему.
— Какая же в них красота, особенно, если сбриты усы?
— Они словно лепестки цветов или как листья на ветке, или как бархатная отделка платья, или как изгородь сада, или как лунный нимб.
Они продолжали свой разговор, как вдруг кто-то постучал в дверь. Это оказался человек, принесший письмо от ранее упоминавшегося Комитета: приглашение ал-Фарйаку и его семейству приехать к ним. Жена его, узнав об этом, чуть не воспарила от радости. «Какое сегодня прекрасное утро и как ярко светит солнце!» — воскликнула она. И тут же кинулась к сундуку и стала укладывать в него все необходимое для поездки — кроме «Словаря». Ал-Фарйак сказал ей: «Не спеши, у нас до отъезда еще много дел». Она остановилась: «Перечисли их, я все сделаю сама».
— Успокойся и наберись терпения, ты меня совсем сбила с толку своими разговорами о бакенбардах. Боюсь, что я теперь наделаю ошибок в переводе.
Супруга оставила его и занялась своими делами.
Оставлю его и я, пусть он один разбирается с вопросом о бакенбардах, слава Богу, тут мое участие не требуется.
10
ПОЕЗДКА И КОММЕНТАРИЙ
Перед отъездом было необходимо не только уложить в сундук «Словарь», но и решить один важный вопрос: получить разрешение на то, чтобы покинуть остров на два года, а по возвращении быть назначенным на прежнюю должность. Поэтому ал-Фарйак написал прошение губернатору и стал ждать ответа. Несколько дней спустя пришел ответ с согласием. Теперь они были полностью готовы к отъезду, потому что супруга в это время не сидела сложа руки. Оставалось лишь получить паспорт с визами консулов и уплатить требуемые пошлины. Однако им не удалось получить визу консула Ливорно, и когда по прибытии в этот порт ал-Фарйак хотел сойти на берег, начальник таможни отказался его выпустить. Ал-Фарйак предложил уплатить ему ту сумму, которую должен был платить на острове, но таможенник потребовал вдвое большую. Супруги не согласились, и им пришлось вернуться на корабль. Однако их заметил человек в лодке и, узнав, в чем дело, предложил доставить на берег за сумму вдвое меньшую, чем требовал с них вор-таможенник. Они сели в лодку, и лодочник высадил их на берегу, в укромном месте. Потом вернулись на корабль и поплыли сначала в Геную, а затем в Марсель, а оттуда поехали в Париж. Здесь ал-Фарйак встретился с господином Ламартином, известным французским поэтом. Проведенные в этом городе несколько дней значительно облегчили их кошелек (кстати: если попадешь во Францию, не останавливайся в гостинице для англичан, а, будучи в Англии, не селись в гостинице для французов). Затем они отправились в Лондон, город их мечты.
Когда ал-Фарйакиййа увидела этот город с его чудесами, бесценными сокровищами, залитыми светом улицами и лавками, ломящимися от товаров, она воскликнула: «Ах, ах! Наяву он лучше, чем в мечтах! Вот где надо жить! Я хотела бы поселиться в нем навсегда! И я заметила кое-что новое у лондонских женщин». На что ал-Фарйак ответил: «Слава Богу, что ты начала с женщин. Это хорошее предзнаменование для работы над книгой, которую мне предстоит перевести. Так, что же ты заметила?»
— Ты как-то пересказывал мне слова мудрецов о том, что ум женщин — у них впереди. А здесь, как я вижу, ум у них — сзади.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, объясни.
— Я говорю, что женщина хочет улучшить то, что дано ей от природы, и искусственно увеличить размеры того, что создано недостаточно большим, и тем самым возбудить к себе интерес. Она словно объявляет, что владеет оружием, против которого невозможно устоять, инструментом, на котором может сыграть любой умелый музыкант [...]{334}
Одним словом, насыпает гору на ровном месте и возводит купола на плоской поверхности, дурача людей и соблазняя их посидеть на мягком. Она ходит особой походкой, красуясь и играя задом, соперничая с другими, подложившими больше подушек. Поэтому и можно утверждать, что ум у них — сзади.