Шагатели

— Понимаю, — задумчиво сказал Завадский. — Они выявляют у колёсников наличие уникальных генетических маркеров.

— Чё? — спросил Пятка.

— Ничё, — ответил профессор. — А ты меня с собой можешь взять?

— Ну, пойдём, — снова равнодушно ответил Пятка. — Тут недалеко они ждать будут. На рассвете и двинемся. Пошли собираться, что ли?

Они оставили несчастного ахта лежать на мостовой и пошли собираться. И в застывших глазах трупа отражался затухавший пожар. И Аня подошла, и вытерла слёзы, и сложила ему руки на груди, и, ухватив за ворот порванной рубахи, потащила его с площади. И нестерпимо воняло палёным мясом. А Пятка на ходу рассказывал Завадскому:

— Про маркеры я тебя не очень понял, конечно, но когда они первый раз кровь аров попросили, я тоже типа пошутил: себе, говорю, вольёте, чтоб такими же умными стать? А он мне, очкастый такой: «Уровень интеллекта аров на самом деле ниже среднестатистического за Запретными землями». Понял? Среднестатистического, твою мать.

— Это как раз не удивительно, — пожал плечами профессор. — Умственные способности аров строго унифицированы. Гораздо интереснее, зачем понадобился генетический материал ахтов и лебов.

* * *

Башмак долго пробирался огородами к зданию Лабораториума, нырял в тень, полз по сырому песку, калеча чьи-то грядки, цеплялся ружьём за кусты картошки. Но Главная Станция словно вымерла после ухода гвардейцев в карательный поход на Обсерваторию. Нигде в окнах не горел свет, не проезжали загулявшие прохожие, которых совсем недавно так любила гонять стража заведующих.

Крадучись, Башмак зашёл в Лабораториум. Молитвенный зал в свете луны выглядел таинственно, и шагателю стало не по себе. Он никогда не был особенно религиозен, но лезть в алтарь, место, которое, как ему внушали с детства, было хранилищем древних реликвий, всё же не спешил. Сначала на всякий случай прочёл молитву Всепрощения Колеса, потом усмехнулся, вспомнив, как часто последнее время убеждал Аню в том, что Колеса нет и все эти молитвы просто глупости. Уже ёрничая, осенил себя Ободом Колеса и взялся за крышку алтаря. Потянул, сдвигая со скрежетом бетонную плиту, приподнял и отставил в сторону. В глубокой нише стояло устройство, действительно напоминающее навороченный самогонный аппарат. И он работал. От него ощутимо тянуло теплом и приторным сладковатым запахом. Башмак посветил фонариком и разглядел в переплетении металлических трубок блок ионного облучателя. Зелёного, как и говорил Завадский.

Башмак залез руками по локоть в «аппарат для получения благодати» и стал выворачивать, выкручивать сердцевину, не обращая внимания на рвущиеся провода и плеснувшую желтоватую жидкость. Он так увлёкся, что не сразу услышал скрип колёс и приглушённые голоса. Кто-то подъезжал к Лабораториуму. И не один. Башмак затравленно оглянулся. За алтарём тянулся тёмный коридор, по которому Александр Борисович водил его когда-то к заведующим. Ещё раз туда Башмака можно было загнать только под дулом пистолета. Шагатель быстро сунул в алтарь ружьё и, кряхтя, подхватил тяжеленную крышку. Подвинув задницей аппарат, уселся внутри алтаря, осторожно накрыв себя бетонной плитой. Замуровался, подумал он.

— Потому что возле стратегического объекта всегда пост выставляется, — послышался до омерзения знакомый голос. Это ж Андрюшка Кулешов, сообразил Башмак. — Мало ли что Тапок не приказывал? Я командир роты, я приказываю!

Ишь ты, сучёнок, уже командир, подумал шагатель, устраиваясь поудобней. В спину кололи им же оборванные провода, и ноги пришлось поджать, но в целом было терпимо, можно переждать какое-то время. Главное, воздух внутрь алтаря свободно проникал через широкую щель под крышкой. К этой щели и приник, изгибаясь, Башмак. И услышал:

— Пост будет круглосуточный, трёхсменный, — втолковывал Кулешов двоим угрюмым гвардейцам. В темноте лиц было не разглядеть, но один показался Башмаку знакомым. Коля-кондитер, что ли?

— Смена-то через сколь, командир? — спросил Коля у Кулешова.

— Через четыре часа, — важно ответствовал Андрюшка и величественно удалился, скрипя несмазанными колёсами.

Матерясь, караульные подъехали к алтарю, и вскоре шагатель услышал стук игральных костей по крышке. Это я надолго застрял, понял Башмак. Стало грустно.

Он долго лежал, свернувшись калачиком, в темноте и тишине, нарушаемой лишь постукиванием костей да негромкими репликами гвардейцев:

— Ямб по ходу!

— Каре.

— Фул в свободу запишу.

Устав мечтать о пожаре, землетрясении или иных стихийных бедствиях, которые бы согнали караульных с поста, Башмак вспомнил о коммуникаторе, подаренном ему Серёжей. Отключив звук, долго любовался на картинки природы, животных и спортивные состязания. А потом ему и вовсе стало скучно, и он решил снять блокировку, установленную Соломатиным. Нужно было подобрать пароль. Перебирая варианты, он с третьего раза, усмехнувшись, набрал на сенсорной клавиатуре «резервация». Сразу включилась функция телефонии, и на экран высыпались неотвеченные вызовы. Больше всего было от какого-то Науменко. И от Наташи. И от мамы.