Шагатели

— Облавы раньше делали, вот и не появлялись, — сказал Малинников. — А последнее время Спицам не до того, видать, стало. Некогда. То им Тапка приспичило казнить, а то самим на виселице поболтаться.

— Нету больше Спиц, — согласился Башмак. Ему было хорошо и спокойно. Озноб прошёл, мягкое покачивание платформы убаюкивало.

— Спиц нету, — сказал Малинников, — а вот Тапок с утра по радио рассказывает, что ты прибор спёр, который вечную жизнь всем желающим обеспечить может. Правда, что ли?

— Правда, — сказал Башмак. — Вон в рюкзаке лежит.

— Молодец, — одобрил Малинников. — Только за тобой теперь все кому не лень гоняться будут. Большую награду за тебя Тапок обещает. Ну и, как водится, все, кто тебе помогать будет, — вне закона.

— А ты что ж?

— Ну, вечная жизнь мне ни к чему, с этой бы разобраться. А помочь тебе попросила тётя Шура, а тёте Шуре я отказать не мог. Да и вообще, пошёл он, этот Тапок. Я его Осью не выбирал.

Он замолчал, и Светка, радуясь возможности поучаствовать во взрослом разговоре, затараторила:

— Тётя Шура сказала, что ты на Подстанцию придёшь. Мы ждём, ждём — нету тебя. Тётя Шура про трубу и сказала — там, дескать, отлёживается. Или раненый, или застрял. Ехайте, говорит, выручайте. Без него нам всем кирдык будет.

— Погоди, Фёдор Филиппович, — сказал Башмак, припомнив имя-отчество Малинникова. Он приподнялся на локтях и оглядел платформу, на которой они плыли над песком, тесно прижавшись друг к другу. — Это мы на чём катаемся? Это же огородный транспортник. Он же маломощный, два ведра картошки от земли с трудом отрывает.

— Был маломощный, — довольно ответил Малинников. — Пока мастер Гоша дроссель не нашёл. Что за дроссель такой, я не знаю, но теперь, сам видишь, как Емеля на печи кататься могу. Правда, аккумуляторы жрёт, не напасёшься. Ведро самогона, пять мешков картошки и сало ещё вот на этом ковре-самолёте я потом Гоше и отвёз, да.

— И давно у тебя этот самолёт?

— Да года два уже.

— Чего же раньше не хвастался?

— А к чему? — пожал плечами Малинников. — Неизвестно, как бы к этому делу Спицы отнеслись, могли ведь и не одобрить. Да и шагателей заработка лишать я не намерен. Мне бы урожай собрать, и ладно. Поэтому мы с Гошей это дело в секрете держали, через тебя переписывались, а потом ночью он мне уже готовый агрегат пригнал, я с ним обратно на Главную Станцию, после домой.

И тут у Башмака зазвонил коммуникатор. Малинников с дочками удивлённо смотрели, как он достал из кармана куртки комм и ткнул пальцем в надпись на дисплее «ответить». На экране появилось лицо Соломатина, и Серёжа сказал:

— Привет, Башмак.

— Привет, Серёга, — радостно ответил Башмак. — А у меня к тебе как раз разговор есть.

— Погоди, — сказал Серёжа. — Ты там один? Нас никто не слышит?

Башмак на ходу с трудом сполз с платформы и махнул рукой Малинниковым — езжайте! Фёдор Филиппович отвернулся, и платформа, избавившись от одного ездока, шустро полетела к уже совсем близким домикам Подстанции. Светка помахала шагателю рукой, и он побрёл следом, тяжко переставляя ноги.

— Теперь один, — сказал Башмак.

— Очень хорошо, — ответил Серёжа. — Ты профессора Завадского знаешь?

— Паркинсона? Знаю, конечно.

— Почему Паркинсона? Завадского Виталия Викторовича, профессора.

— Сказал же, знаю.

— А поговорить с ним можно?

— Сейчас нет. Я с ним не раньше завтрашнего утра увижусь.

Соломатин помолчал, было видно, что он никак не может решиться сказать нечто очень важное, а Башмак уже подходил к дому Малинниковых.

— Ты вот что, Башмак, — наконец решился Серёжа. — Ты скажи профессору, чтобы образец восемьдесят семь, пятьсот семьдесят девять, запомни — образец 87–579, ни в коем случае не…

Изображение на экране задёргалось, лицо Соломатина исчезло, в кадре мелькнули сапоги со шнуровкой и чья-то очень сердитая рожа. Кто-то вскрикнул, и очень уверенный голос произнёс: «Отставить. Дай сюда».

— Сергей, что там случилось?! — закричал Башмак. — Он у меня, слышишь? Этот долбаный образец у меня.

Снова послышалась возня и сдавленный крик: «Молчи, не говори им ничего!». Это Серёга кричит, подумал Башмак, а на экране появилось лицо мужчины средних лет с очень проницательным взглядом.

— Я полковник Супогреев, командир подразделения Санитарной Службы «Острый угол». А вы кто, юноша?

— А я Башмак. Командир двух резиновых сапог и рюкзака «всё своё ношу с собой».

— Я ценю обычно юмор собеседника, но дело у нас серьёзное. Не до шуток нам, Башмак. Как я слышал, прибор у тебя?

— Какой прибор? Вам послышалось, полковник, — нагло ответил Башмак, заходя в дом Малинниковых.

На диване лежала измождённая тётя Шура, возле неё хлопотала супруга Фёдора Филипповича. Тётя Шура слабо улыбнулась Башмаку, а он сразу прошёл к ней, присел на краешек дивана, взял узкую ладошку тёти Шуры в свою ладонь.

— Башмак, я вам ещё раз советую быть посерьёзней, — сказал Супогреев. — Если прибор у вас, немедленно двигайтесь к периметру резервации, вас встретят. Я лично вас встречу. И гарантирую безопасность и выход из резервации. Вы же этого хотели?

— А если не выдвинусь? — насмешливо спросил Башмак. — К периметру. То что?