Шакалы

— Не могу, Игорек, ты примешь чаще, чем следует, или больше, заснешь и не проснешься. Это американский препарат, успокаивающее, но обращаться с ним следует очень аккуратно. Я у тебя бываю почти ежедневно, при необходимости дам тебе сам.

Фокин обманывал парня, в замшевом футлярчике находилось не лекарство, а очень сильный наркотик, который блокировал в человеке чувство страха, придавал необыкновенную силу, но действовал всего несколько часов, затем наступала реакция, сходная с самочувствием сильного похмелья. Человек попадал в зависимость от “благостных” таблеток, становился обыкновенным наркоманом. У Фокина было и сильнодействующее снотворное, и, уходя, он давал Игорю одну таблетку, говорил, мол, почувствуешь себя плохо, прими, заснешь. После такой таблетки Игорь спал по двенадцать-четырнадцать часов, поднимался вялый, но чувствовал себя прилично. Фокин не собирался делать из Игоря наркомана, выдерживал дозировку, держал в зависимости, ждал своего часа. У подполковника были на парня далеко идущие виды. Он берег Игоря, как убийца бережет последний патрон, стрелять можно единожды и только наверняка.

— Ну, о чем вы беседовали, друзья-однополчане? — спросил Фокин, наливая себе рюмку водки. — Вспоминали дни золотые?

— Не надо смеяться, — огрызнулся Игорь. — Ты хоть и отличный мужик и большой начальник, но там не был, тебе наша боль неведома.

— Миллионы людей вернулись с множества войн. О людях написаны десятки талантливых книг, совершенно необязательно учиться на собственном опыте. Я не знаю о вас все, но знаю очень многое. Вы недовольны, возмущены, ищете виновных.

— Ты офицер, знаешь, в армии виноват всегда старший. Есть министр обороны и главнокомандующий. Они развязали несправедливую войну, бойню. А сами в стороне, подбирают куски. Шакалы. Это тоже в книжках написано?

— Написано, — Фокин кивнул. — А ты знаешь, что львы не охотятся? Добычу добывают львицы. Человек еще более циничен, он посылает в бой своих детенышей. Сколько погибнет — никого не интересует, важен результат.

— Но в Чечне никакого результата нет и не будет.

— Мы с тобой этого не знаем, нам неизвестна цель, которую поставили перед собой львы.

— Я сказал, они не львы! Шакалы! Ты спрашивал, о чем мы говорили? Скажу. В России повелось, какой бы ужас ни свершился, виновных нет. Так мы хотим громко сказать, что виновный есть, и он ответит.

— Министр обороны?

— Лакей в фуражке с галунами. Виноват Сам, главнокомандующий.

— Допустим. Вы возьмете плакаты, пойдете на улицу, и далеко вы уйдете? Отвечу. До ближайшей психушки. Человек не может бороться с государством, человек сделан из костей; крови, мозга, а государство — из стальных колес и шестеренок. Вас переедут и не заметят, лужу подотрут.

— Ты, Семен Петрович, нас за дураков не держи, мы на дзот грудью ложиться не собираемся. Главный виноват, он и ответит...

— Стоп! — Фокин поднял руку. — Ты, сынок, думай, кому и что говоришь. Меня возьмут раньше, чем вас. Вы пацаны увечные, травмированные, а Фокин — старший офицер контрразведки, о заговоре знал, мер не принял, тюрьма на долгие годы.

— Так я только тебе, Семен Петрович.

— А дружки? Четверо, хоть один, да сболтнет.

— Я о тебе слова ребятам не скажу.

— Ты лучше с ними контакты порви, плохо себя чувствуешь и прочее. А тебе я, как профессионал, скажу. Вы к Самому близко не подойдете, а чтобы снайперский выстрел организовать, американцы в Далласе десятки профессионалов задействовали, до сегодняшнего дня не разберутся, был Освальд один или нет, да и самого Освальда, как известно, мгновенно убрали, так что выброси из головы, считай, у нас с тобой никакого разговора не было.

— Хорошо, разговора не было, а от задуманного я не откажусь. Так что ты ко мне не ходи, сгоришь.

— Ты старших не учи, живи, гуляй больше, болтай меньше. И не думай, что ты в России один обиженный и памятливый. Ты меня понял?

— Понял, — произнес Игорь, внимательно глядя на Фокина.

* * *

Только Нестеренко и Карцев, закрывшись в ванной, доложили о результатах своей работы, Гуров не успел еще переварить и обдумать полученную информацию, как раздался телефонный звонок.

— Лев Иванович, здравствуй, Горстков беспокоит. Я из машины, нахожусь в двух минутах от твоего дома. Ты ведь на Никитском, бывшем Суворовском, живешь?

— Здравствуйте, Юрий Карлович, надеюсь, ничего не случилось?

— Нового ничего. Хотелось бы переговорить, а я не хочу, чтобы о нашей встрече жена знала. Коли я рядом, разреши заглянуть?

— Сочту за честь, Юрий Карлович, правда, я наполовину лежачий, но разговаривать это не помешает. Гуров проводил сотрудников, лег на диван. Горстков с охранником, таким же крупным парнем, как и хозяин, сразу сделали квартиру тесной.

— Ты пойди, дружок, на кухню, свари себе кофе, пошарь в холодильнике, — сказал Гуров, охранник исчез, закрыл за собой дверь.

— Ну, как дела, Юрий Карлович? — спросил Гуров и рассмеялся. — Человек еще не придумал более идиотского вопроса.