Шакарим

Начиная с двадцати пяти лет Абай непрерывно читал книги, написанные на русском языке, сначала с трудом, затем все увереннее и быстрее. Книги закупал в городе связками, читал их и днем и ночью. Дойдя до последней страницы, обнаруживал порой, что выбрал на сей раз не самую познавательную книгу. Но чаще прочитанное потрясало до глубины души новизной темы, оригинальными мыслями, красотой своеобразного языка, который все яснее открывался ему. И настал день, когда он впервые прочел книгу так, словно она была написана на родном языке. Этой книгой была повесть Пушкина «Дубровский». Именно ее Абай торжественно вручил Шакариму.

— На днях учитель Нурпеис отправится к вам в Карашокы, я обо всем с ним договорился, — сказал Абай. — Он будет обучать тебя русскому языку, чтению и письму. Да, придется трудно. Но посмотри на меня. В русском языке я был учеником без учителя. Долгие годы книги не могли говорить со мной понятным языком. Но вот наконец я прочел эту книгу свободно. Дарю ее с пожеланием, чтобы и ты одолел русский язык, добился благосклонности мудрых книг и перед тобой распахнулись двери в мир знаний. Как знать, может быть, ты станешь тем знатоком, который переведет «Дубровского» на казахский язык.

Абай в то время, вероятно, как никто другой в казахском обществе, понимал роль образования, искренне полагая, что только знания могут открыть народу путь к благополучию.

Его пока не смущало, что в результате всеобщего образования просвещенными станут и злодеи, и носители добродетельных качеств, а значит, социальная справедливость, которая была нереальной в традиционно неграмотной среде, останется проблематичной и в просвещенном обществе. Сейчас он считал главным приобщить казахский народ к передовой культуре.

Начать надо со своего окружения. Естественно, это подрастающие дети Абая, которые впитывали от отца информацию о других странах, народах, языках и обычаях. Само собой, это и Шакарим, которого он неустанно вовлекал в круг своих интеллектуальных запросов. И понятен выбор в качестве подарка ученику книги, единственной, как он любил говорить, пищи души.

Под сенью благодатного внимания Абая Шакарим всегда чувствовал себя так, словно находился в тени священного дерева, одаривающего знаниями. Ему нравилось учиться, узнавать новое и постигать мудрость, которую можно найти в книгах. Прошло то детское нежелание подвергать себя нагрузкам, с которым столкнулись родители, отдав ребенка на обучение мулле. Ум его, ясный, как у большинства кочевников, и чистый, словно белый лист бумаги, быстро усваивал новую информацию, которая прежде была недоступной, ибо содержалась в непонятных книгах.

Шакарим со всей серьезностью подошел к урокам Нурпеиса. Быстро усвоил алфавит и стал читать простые русские тексты. Учитель радовался его успехам. Но когда раскрыли «Дубровского», дело замедлилось. Сложные тексты давались с трудом — не хватало словарного запаса. Нурпеис посоветовал купить в городе русско-казахский словарь, с помощью которого можно запомнить много новых русских слов.

Шакарим еще осенью получил из Семипалатинска известие от хозяина музыкальной лавки, что заказ на скрипку готов. Теперь появился еще один повод для поездки в город — словарь, столь необходимый для продолжения освоения русского языка. И он засобирался в путь.

Мать Толебике крайне неодобрительно отнеслась к решению сына, не без оснований считая опасной зимнюю дорогу. А главное, летом предстояла женитьба Шакарима, о которой, кажется, сам жених не сильно задумывался.

— Ведешь себя как мальчишка, едешь из-за пустяка, — говорила недовольным голосом мать. — Пора остепениться, держать хозяйство в руках. Весной ты должен возглавить кочевье, показать себя хозяином.

Она неспроста заговорила о хозяйских функциях. По традиции, длящейся с незапамятных времен, у казахов все сыновья, повзрослев и женившись, ставили свои дома отдельно от родительской юрты, которую величали Большим домом. Если позволяли материальные возможности, вообще кочевали отдельными аулами. Но младший сын всегда оставался с родителями, к нему переходили от отца обязанности главы семьи, переходил в его ведение и Большой дом.

Наконец Шакарим выбрался в Семипалатинск, где пробыл почти месяц. Первым делом выкупил скрипку, которую приготовил владелец музыкальной лавки. Развернув тряпичный сверток, служивший кошельком, Шакарим отсчитал нужную сумму. Его всегда изумляли эти сумеречные, обладавшие нечеловеческой силой денежные знаки, стершиеся в сотнях рук, испещренные надписями, словно летописи чьих-то трудов, огорчений, страстей, драм. Он отдал за скрипку шесть рублей — стоимость двух баранов. От радости не сообразил, что скорее всего переплатил. Продавец дал указания, как пользоваться инструментом, снабдил канифолью для смычка. Даже продал два альбома с нотами, в которых Шакарим, к его огорчению, не разбирался, но заплатил за ноты с тем же благоговением.