Шакарим

Откуда взяться у казахов знаньям?
Кругом лжецы без всяких дарований.
Я ни одну из тех пяти вещей не встретил.
И не было ни дня без горестных страданий.

Абай поддерживает критический настрой ученика прозой, что звучит в Слове седьмом «Книги слов»:

«Нам бы неустанно ширить круг своих интересов, множить знания, которые питают наши души. Нам бы понять, что блага души несравненно выше телесных, и подчинить плотские потребности велению души. Но нет, не стали мы делать этого. Кликушествуя и каркая, не продвинулись мы дальше навозной кучи у аула… Нет ни искры в груди, ни веры в душе. Чем отличаемся мы от животного, если видим только глазами? В детстве мы были лучше. Тогда мы были человеческими детьми — стремились узнать как можно больше. Сейчас мы хуже скота. Животное не знает ничего, но и не стремится ни к чему. Мы не знаем ничего, но готовы спорить до хрипоты: отстаивая свою темноту, стремимся свое невежество выдать за знания».

Но Абай и Шакарим не были бы истинными творцами, если бы ограничились лишь беспрецедентной в мировой литературе жесткой национальной критикой. Такая критика может стать предметом искусства, только когда будет преодолена самим же искусством. Подлинное художественное произведение должно нести жизнеутверждающую идею. Иначе восточная поэма предстанет собранием нравоучений, а «Книга слов» превратится в сборник утомительных назиданий.

Удивительным образом критика, которой Шакарим завершает поэму, лишь четче фиксирует лейтмотив всей поэмы: жизнеутверждающую веру в силу любви. Автор, по сути, призывает читателя не замыкаться в критическом поле, а идти дальше, посвятив жизнь обретению непосильной — пока — ноши из пяти добродетельных качеств:

Чтобы понять меня, используй путь иной:
Внимай мне слухом внутренним, мой дорогой!
Не верь, что нет достоинств у казахов.
Их просто разом все не заберешь с собой.

Не опасайся, что не сможешь их найти.

Не верь, что у страны нет доброго пути.
Ведь разуму подвластны все деянья.
Пока ты жив, ищи их, чтоб вперед идти.

Абай был рад высокому творческому потенциалу Шакарима. Ему понравилась поэма «Лейли и Меджнун» в исполнении ученика, и он признал в нем наконец достойного продолжателя дела, которому посвятил жизнь.

Что касается поэмы «Лейли и Меджнун», то в сущности Шакарим создал именуемое восточным словом «назира» (ответ) поэтическое произведение, написанное по мотивам какого-либо прославленного литературного шедевра. В назира не меняются фабула, основные персонажи, стихотворный размер исходного произведения, но допускается вносить изменения в сюжетные ответвления, трактовку ключевой идеи.

Шакарим в целом сохранил традиционную композицию поэмы. В ней есть, как полагается, вступление, кульминация, развязка. Но прибавились сюжетные линии и своеобразные авторские ремарки, глубокие и неожиданные по содержанию. В предисловии автор задается вопросами о том, «что казахи знают о любви» и знакома ли им поэзия Востока. Повторив имена восточных поэтов из известного четверостишия Абая, он отдает дань уважения своему учителю:

Любовь сильна поистине тогда,
Когда живет и в сердце, и в крови.
<…>
Шамси, Навои, Саади, Физули,
Кожа Хафиз, Фирдоуси, Сайкали —
Всех выше вознеслись. Они согреть
Весь мир в лучах поэзии смогли.

Почитая историю Меджнуна и Лейли за образец «той самой истинной любви», Шакарим адресует читателя к образу поэта «из стен Багдада Физули», который, «как никто другой, сумел события красиво передать». Это уважение к своему предшественнику казахский поэт сопровождает признанием:

Но книгу Физули лишь год назад
Мне довелось случайно отыскать.