Шакарим

«Когда мне было чуть больше сорока лет, я задался вопросами: что есть истина, что такое религия? Как создан мир? Есть ли у человека обязательства, наложенные Создателем или отчеканенные его собственной честью и достоинством? — вот сжатое выражение идей, которые не постигаются органами чувств и не соотносятся с внутренним состоянием, со всем известным, с привычками, верой, страстями. Это мысли о сущностях, которые познаются только чистым разумом, то есть суждения о вере, науках, книгах, написанных об этом учеными, мыслителями, философами. Критически воспринимая их слова, отбирая, на мой взгляд, правильное, отбрасывая неправильное, делая свои выводы, я не мог останавливаться только на том, что сказал такой-то пророк, тот или иной философ, профессор. Что бы они ни говорили, я не признавал того, чего не принимал рассудок. Однако если приводились доводы, приемлемые разумом, кто бы их ни высказывал, я готов был склонить главу. Скажут: захвастался. О нет, это не хвастовство! Поскольку изыскиваю хоть малую пользу для людей, то не могу не говорить об истине, которую постигает разум».

Шакарим дал, по сути, точное определение того состояния сознания, на которое оно настроилось после сорока лет: поиски истины как достояния разума.

В это трудно поверить, но не потому, что задаваться философскими вопросами, выстраивать гносеологические конструкции более уместно, казалось бы, в комфортных условиях городской цивилизации. История человечества знает немало примеров рождения выдающихся философских систем в аскезе — духовной практике, идущей от самоограничения, скромности, воздержания. Но индийские брахманы, античные философы, Будда, Иисус и Франциск Ассизский шли на сознательный отказ от удовольствий и роскоши. А Шакариму не требовалось прилагать особых усилий для создания аскетичной обстановки. Условия жизни, какие он имел в Чингистау, были и без того суровы.

Поэтому самое поразительное в становлении Шакарима как философа не суровые условия жизни в степи, а те побудительные причины, которые подвигли его к новому сознанию, синтезирующему знания и веру, признающему самоценность истины и служение во имя ее.

Перед его глазами был реальный образ духовного странствователя — сам Абай! И все же насколько сложнее, ответственнее решиться на самоотречение ради постижения истины, когда в отдаленной предыстории множество беспримерных фактов самоотверженного служения науке, истине, философии.

Однако Абай и Шакарим были первыми в казахской истории личностями, которые не просто отстаивали гуманистические принципы традиционного казахского мировоззрения. Изучив философские труды всемирной значимости, возможно, ни о чем вселенском не подозревая, они вписывали собственные суждения в ткань мировой истории, создав тем самым оригинальные творения высочайшего уровня. В свое время, к сожалению, искания Абая и Шакарима не были поняты в казахском обществе, не переведенные на европейские языки их труды неведомы Западу.

Бессмертное войско поэта

Ранней весной 1903 года родился самый младший сын Шакарима и Айганши Зият, будущий поэт, драматург, журналист, активный участник восстания 1931 года в Карауле.

Счастливый Шакарим с упоением писал стихи, напевая их под аккомпанемент домбры гостям и родным. Пришла пора, когда тирания рифмы перестала доставлять мучения при сочинении каждой стихотворной строки. Многолетнее служение слову оборачивалось отточенным умением почти мгновенно перелагать мысли в стихи, которые, казалось, изливались сами собой после непродолжительных раздумий.

Совершенству нет предела, нельзя было забывать о повышении мастерства. Но чаще он сразу записывал стихи, застигнутый налетевшей, как весенний ветерок, вереницей образов и дум. В такие минуты очень кстати оказывалось обретенное умение уверенно слагать рифмованные строки.