Шахматная доска роботов

Я добился её и знал, что смогу сделать это снова. Я мог продумать сотни различных комбинаций, которые бы изменили обстановку вокруг Дианы, пласт её мира и наклонили его под таким углом, что она бы скатилась ко мне в руки. Но это была бы не она. Человек может потерять своё Я в кузнице жизни, когда молот обстоятельств бьёт по наковальне окружения, а между ними и лежит форма, которой является человек, личность. И вы можете управлять молотом, вы можете перекладывать форму из одной наковальни в другую, можете разжигать всё больше и больше огонь в печи, но что тогда вы получите? Форма изменит свой вид, и человек перестанет быть тем человеком, которого вы знали. И можно снять с себя ответственность за это, но, если вы достаточно умны, вы поймёте, что к чему. Форма обретёт другой вид и станет другой Я. Которого выковали вы.

Мне было под силу выбирать кузницы, я был умелым манипулятором, я мог бы разыграть всё так, как мне нужно, включая часть своего мозга, отвечающую за самые изощрённые хитросплетения сотканной паутины череды обстоятельств и событий, в которых человек запутывается, становится пленён и скован в той мере, в которой вы затягиваете путы окружающего его мира. Так я всегда и поступал. И если уже говорить о женщинах, я поступал так со всеми женщинами, которые у меня были, и мне не приходилось прилагать усилий, которые прилагают другие мужчины. Мои усилия были другими, сложнее и запутаннее, чем принято, но от того более интересные и увлекательные. Но я хотел, чтобы всё, что сделала или будет делать Диана было добровольно. И не чтобы лишь она считала, что поступки руководятся её волей, а на деле они уже были предрешены. Нет. Я не хотел вести с ней свою игру. Мне нужна была она, каковой она есть. Другого мне было не нужно. Но нужна ли она мне была теперь, сегодня, по-настоящему? Я не мог ответить на этот вопрос уже много лет.

Если вы думаете о чём-то одном много лет, не забываете ли вы со временем почему вы начали об этом думать? Мысль входит в привычку, из скромного гостя превращаясь в хозяина, и вы не замечаете этот вялотекущий момент, когда одно становится другим. Не думаете ли вы теперь эту мысль лишь потому, что она уже живёт у вас в голове, а не потому что вы хотите её думать? Можете ли вы не думать об этом? И если не можете, то потому, что это вам, изменившемуся с тех пор, как впервые эта мысль занырнула в ваши раздумья, до сих пор нужно её думать, или потому что эта мысль стала как вредной привычкой, и пройдя с вами сквозь годы плечом о плечо, так же изменилась, вместе с вами? И теперь она не похожа на себя первоначальную, хотя вы скорее всего этого никогда не поймёте.

После каждого события в жизни, а жизнь это и есть беспрерывное движение живого существа, по материи, которую мозг этого существа именует событиями, мелкими и значительными, человек меняется. Человек – это мешок, в который он сам расфасовывает свои решения после каждого события. Каждое решение придает мешку форму, вес, объем, внешний вид. Что-то уходит на его дно, что-то не способное пролезть, остается на самом верху, мешая засунуть внутрь другие вещи, что-то выпирает справа посредине, а что-то острое, по ошибке запихнутое внутрь может и разорвать ткань этого мешка. Вот так мешки, именуемые людьми, и копошатся по жизни, как муравьи в муравейнике, а некоторые как личинки в навозе. Время от времени мешки показывают содержимое друг другу, и бывает, обмениваются им, по своей воле, против неё или и вовсе случайно. Но к сожалению, чаще всего, вам встречаются мешки с дерьмом, и хорошо, если они движутся к земле, которую удобрят, принеся единственную возможную пользу этому миру, на которую способны. Даже от дерьма есть польза, и мне весьма жаль, что мы об этом в курсе. Что нам приходится об этом узнавать, каждому в своё время. Но с другой стороны, это доказывает, что из всего можно извлечь выгоду.

Я извлекал пользу из всего, что было в моей жизни. Но никак не мог её извлечь для себя из той части жизни, где существовала Диана. С ней единственной я не был Томасом Томпсоном, которым был всегда. С ней я был кем-то другим, слабее, беспомощнее. Я казался себе слизняком, потому что у слизняков нет хребта, и был себе противен. Я панически боялся снова становится тем Томпсоном, которого видела она. Годы, что она была рядом, хоть и далеко, я жил двумя жизнями. В одной я был Томасом Томпсоном, которым был и сейчас, а в другой, жизни, которая приключалась со мной иногда раз в неделю, иногда раз в несколько месяцев, я становился мальчиком. Вспоминая то время, я помнил, что уверенность в себе легко потерять, так же легко, как заглянуть в глаза, цвет которых ты всё никак не можешь рассмотреть. И потому я был рад, что уже давно её не встречал. Мальчиком мне становится не хотелось.